А.А. Ипатьева

МИССИОНЕРСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ

НА ЮГЕ ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА РОССИИ

ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ ХГХ - НАЧАЛЕ XX ВЕКОВ

Начало миссионерской деятельности Русской православной церкви на юге Дальнего Востока фактически совпало с процессом присоединения и освоения Приамурского края, что наложило определенный отпеча­ток на характер и итоги миссионерства. Миссионерская деятельность в этом регионе развивалась в своеобразных условиях контакта двух цивилизаций - российской и китайской. Между ними развернулась борьба за политическое и культурное влияние на аборигенное население, в са­мом эпицентре которой оказались миссионеры. Ситуация осложнялась и обострением международного положения в Азиатско-Тихоокеанском регионе в конце XIX - начале XX веков. С втягиванием России в импери­алистическую борьбу за передел мира перед русским правительством возник вопрос, как поведет себя аборигенное население Дальнего Востока в случае вооруженного конфликта. В силу этих обстоятельств на миссио­неров возлагались государственные задачи распространения среди "ино­родцев" православной веры как составной части русской культуры и рус­ского образа жизни, воспитания у них верноподданических чувств. Перед дальневосточным духовенством предстало обширное поле деятельности. Наряду с аборигенным языческим населением на Дальний Восток во второй половине XIX - начале XX веков хлынул значительный поток пересе­ленцев, среди которых миссионерам предстояло вести пропаганду право­славия. К ним надо отнести эмигрантов и сезонных рабочих из Китая и Корой, а также старообрядцев и сектантов, прибывавших как в качестве ссыльнопоселенцев, так и на добровольных началах. Существенные раз­личия среди этих категорий дальневосточного населения, обусловленные разным уровнем социально-экономического развития и своеобразием менталитета, а также неодинаковое отношение к ним правительства и ме­стной администрации определили отличительные особенности деятель­ности православной миссии. Усилия внешней миссии были направлены на христианизацию и русификацию аборигенов и пришлого "инород­ческого" населения. Ее деятельность началась во второй половине 50-х - начале 60-х годов XIX века. Внутренняя миссия сформировалась несколь­ко позже. Свою работу среди "раскольников" миссионеры целенаправ­ленно стали вести с 80-х годов XIX века. В силу вышеизложенных обстоя­тельств представляется целесообразным рассматривать миссионерскую деятельность среди каждой из указанных категорий населения отдельно.

Деятельность внешней миссии среди коренного населения

Деятельность внешней миссии среди аборигенного населения Дальнего Востока необходимо рассматривать с учетом уровня развития этносов, характера их деятельности, расселения и образа жизни.

Юг Дальнего Востока к моменту его вхождения в состав России был заселен нанайцами (гольдами), ульчами, ороками, негидальцами, нивхами (гиляками), эвенками (тунгусами), маньчжурами, тазами, ороченами и др. В середине XIX века нивхи жили в низовьях Амура, а также на Сахалине, преимущественно в его северной части. Основным районом обитания ульчей была территория по Амуру от селений Ухта на севере до южных селений Ади и Кульгу. В 1897 году ульчи жили на Амуре в двух волостях Удской округи - Больше-Михайловской (совместно с нивхами и негидаль­цами) и Мариинско-Успенской. В Хабаровской округе ульчи жили в низо­вых селениях Нижне-Тамбовской волости, где соседствовали с нанайцами. Несколько семей ульчей жило на Сахалине. Нанайцы расселились по Аму­ру и его большим притокам вплоть до устья реки Сунгари. Исследователи отмечали миграции нанайских родов с Уссури, Амгуни и Тунгуски на Амур. Они стремились переселиться поближе к русским селениям, где можно было найти работу и защиту от хунхузов. К началу XX века основ­ная часть нанайцев сконцентрировалась в районе озера Болонь, по рекам Горин и Тунгуске, в устье Анюя. Удэгейцы на протяжении второй поло­вины XIX века жили по побережью Японского моря до Находки, а также в верховьях Хора, Бикина, Илана и Баку. Небольшие группы удэгейцев встречались среди нанайцев и тунгусов на реках Тунгуске и Хунгари, а также на Анюе. Эвенки занимали территорию по левым притокам Амура, рекам Зея и Бурея, в XIX веке они появились на нижнем Амуре и Сахалине. Кроме нивхов и эвенков на Сахалине во второй половине XIX века южнее 49 с. ш. жили айны, а севернее начиналась территория ороков. /Описание этнического состава населения и его расселения по территории Дальнего Востока дано по: Смоляк А.В. Этнические процессы народов нижнего Амура и Сахалина (середина XIX - начало XX вв.). - М., 1975. - С. 14—43; История Дальнего Востока СССР в эпоху феодализма и капитализма (XVII в. - февраль 1917 г.). - М, 1991. -С. 379-382./

 По мне­нию А. В. Смоляк, ульчи, нанайцы, орочи и негидальцы вели оседлый образ жизни. Эвенки, ороки и удэгейцы были кочевниками. Они передви­гались по тайге вместе с семьями./Смоляк А.В. Этнические процессы... - С. 34./ Таким образом, между этими народами существовали коренные различия в образе жизни, и к ним приходилось приспосабливаться миссионерам.

Сведения о численности коренного населения Дальнего Востока содержатся в весьма ориентировочных исчислениях 60-90-х годов XIX века и в переписях 1897 и 1915 годов. В целом данные о численности абориген­ного населения в Приамурском крае большой точностью не отличаются, на что указывал в своей монографии В.М. Кабузан. / Кабузан В.М. Дальневосточный край в XVII - начале XX вв. (1640-1917): Историко-демографический очерк. - М., 1985. — С. 82./

 Примерный числен­ный состав "инородческого" населения юга Дальнего Востока в конце XIX века выглядит следующим образом:

/Таблица составлена по: Народы Дальнего Востока СССР в XVII-XX вв. Историко-этнографические очерки. - М., 1985. - С. 71-78; Кабузан В.М. Дальневосточный край... - С. 121; Сахалинский календарь за 1899. - Сахалин, 1899. - С. 88./

Характерной чертой хозяйства народов южной части Дальнего Востока была комплексность. Коренное население старалось максимально использовать природные богатства этих мест. Главной отраслью хозяйства у нив­хов, низовых негидальцев, ульчей, орочей, живущих на Амуре нанайцев и удэгейцев являлось рыболовство. У эвенков и ороков, большинства удэ­гейцев, а также нанайцев, расселявшихся по притокам Амура, основным занятием являлась охота, однако и для них рыболовство играло важную роль, поскольку обеспечивало основными продуктами питания. В состав хозяйственного комплекса нивхов, ульчей, низовых негидальцев и орочей входил также морской зверобойный промысел. Ороки Сахалина и эвенки, жившие в бассейне нижнего Амура и на Сахалине, помимо всего занима­лись оленеводством. /Смоляк А.В. Традиционное хозяйство и материальная культура народов нижнего Амура и Сахалина. - М., 1984. - С. 25-26./ В конце XIX - начале XX веков хозяйство народов Дальнего Востока стало активно вовлекаться в сферу рыночных отношений. Натуральный продуктообмен все больше уступал место денежным расчетам. Раньше всего это происходило в охотничьем промысле. Мас­совую скупку пушнины у народов Дальнего Востока на рубеже веков вели многие торговые фирмы. Рост доходности охотничьего промысла способствовал имущественной дифференциации коренного населения. Среди нанайцев, удэгейцев и ульчей стали появляться купцы-посредники, чье финансовое положение существенно отличалось от остальных соро­дичей. Рыболовство также постепенно превращалось в промышленную отрасль.

К концу XIX века аборигены Приамурского края начали работать по найму на добыче и засолке рыбы, заготовке сена и дров, Перевозке грузов и в строительстве. /История Дальнего Востока... - С. 387-388./

Вовлечение аборигенов в сферу капиталистического предпринима­тельства способствовало разложению у них родоплеменных отношений. Особенно быстро шел распад родовой организации у нанайцев и ульчей. О ее существовании напоминали лишь экзогамия, обычай родовой мести и сфера религиозных отношений. Медленнее шел процесс разложения первобытнообщинных отношений у нивхов Нижнего Амура и особенно Сахалина.

В начале XX века процесс социальной дифференциации у народов южной части Дальнего Востока зашел уже довольно далеко. Наблюдалось деление на бедных и богатых, появление частной собственности. Древние обычаи, нормы обычного права и традиции постепенно вытеснялись из жизни коренного населения понятиями выгоды, частнособственнически­ми интересами. /Смоляк А.В. Изменения семейного строя у народов нижнего Амура с конца XIX до конца 1970-х годов // Этнокультурные процессы у народов Сибири и Севера. - М .1985. - С. 176-177, 184; Общественный строй у народов северной Сибири (XVII -начало XX вв.) - М, 1970. - С. 243; История Дальнего Востока... - С. 391./

Таким образом, народы юга Дальнего Востока на рубеже XIX-XX ве­ков еще только начали подходить к тому социальному развитию, когда, по мнению Ю. И. Семенова, возникает бессилие человека не только перед силами природы, но и перед силами общественного развития, когда со­здается необходимость в новой "религии спасения" и утешении угнетен­ной части населения. /Семенов Ю.И. Эволюция религии: смена общественно-экономических формаций и культурная преемственность // Этнографические исследования развития культуры М„ 1985. - С. 224./

В силу этого было затруднено восприятие и понимание аборигенами нового классового по своей сути христианского учения, а миссионерская деятельность первоначально преследовала задачи формального креще­ния. Камчатский епископ Вениамин, прекрасно понимая невозможность в короткие сроки объяснить "инородцам" суть новой веры и ее преиму­щества перед шаманизмом, считал, что нет необходимости долго гото­вить "инородцев" к крещению и откладывать это таинство до тех пор, пока "инородец" не будет знать основ веры. "Так как, решившись крес­титься, он может подумать о нежелании священника крестить его. Боль­ше пользы в поучении священника уже крестившемуся инородцу, так как он почувствует себя учеником священника". /Отчет о состоянии и деятельности миссии Камчатской епархии за 1871 год. - Б. м.,1872. - С. 14./

 Архимандрит Макарий (Глу­харев), анализируя работу алтайской миссии, отмечал, что "...все дело крещением не оканчивается, напротив, только начинается". / Цит. по: Дионисий. Идеалы православного русского инородческого миссионерста. - Казань, 1901. - С. 213./

Таким образом, само епархиальное начальство считало целесообразным проводить миссионерскую деятельность в два этапа - сначала фор­мальное крещение, а затем собственно христианизация как процесс усвое­ния не только обрядовой стороны веры, но и ее догматов. Митрополит Иннокентий (Вениаминов) разработал целую программу пропаганды православия среди "инородцев".

Помимо разъяснения ветхозаветных понятий, таких, как сотворение мира, человека, десяти заповедей и т. п., необходимо было воспитывать у своей паствы понятие греховности, а через ощущение греховности - осоз­нанное чувство страха. Только через страх и личную виновность может возникнуть вера в спасительную миссию Христа. /Иннокентий (Вениаминов). Наставление священнику, назначенному для обращения неверных и руководствования обращенных в христианскую веру // Прибавление к Иркутским епархиальным ведомостям. - 1879. - № 49, 50, 51. - С. 585-607./

Митрополит Иннокентий, долгое время живший среди "инородцев", очень тонко подметил их психологическую внушаемость, основанную на страхе. Впоследствии проблема особенностей первобытного мышления станет темой специальных исследований. А.Ф. Анисимов писал по этому поводу: "Ограниченность власти человека над природой неизбежно при­водила к тому, что психика и сознание человека оказывались целиком во власти надежды или страха. А это наиболее благоприятная почва повы­шенной внушаемости, ибо страх, растерянность и другие астенические чувства снижают тонус коры головного мозга, не говоря уже о том, что неизбежные спутники этих ситуаций - голод, усталость, истощение - ведут к тому же результату с еще большей неотвратимостью".  /Анисимов А.Ф. Исторические особенности первобытного мышления. - Л., 1971. С.90./

Врач Штейгман, направленный для эпидемиологического обследования коренного населения Сахалина, отмечал, что эпидемии влияли на морально-психологическое состояние "инородцев". "Нельзя было не заметить, - писал он в отчете, - грустного, унылого и апатичного настроения, каким отличаются в пострадавших местностях уцелевшие жалкие остатки насе­ления. Они мрачно, разочарованно и безнадежно смотрят на будущее".  /Штейгман. Из доклада начальника Оспенной экспедиции на Сахалин, направленной сахалинским губернатором летом 1908 года // Исторические чтения № 1. Труды

Государственного архива Сахалинской области. - Южно-Сахалинск, 1995. - С. 57./

Эту особенность психики аборигенов на эмпирическом уровне быстро усвоили миссионеры и активно ее использовали, так как ситуации панического страха и безысходности в результате массовых эпидемий, навод­нений и голода среди коренного населения Дальнего Востока возникали довольно часто. Так, в своей поездке в Императорскую гавань в 1871 году миссионер Александр Протодьяконов встретил семейную пару орочей. Сечека с женой рассказали ему о бедственном положении орочей, прожи­вающих по рекам Томчин, Ул, Янчин, Кичу, Мучи и Капи, впадающих в Татарский пролив. Из-за сильного наводнения в августе 1870 года ороченские роды остались без рыбы. Собаки все пали от голода. К зиме начали умирать и люди. Протодьяконов объяснил причину беды неверием оро­чей в Христа. Если бы они искренне верили и горячо молились, то Бог отвел бы от них несчастье. Два дня миссионер рассказывал Сечеке о Боге, о сотворении вселенной, приводил доказательства "действительности бытия Божьего", объяснял, за что Бог наказывает или помогает.

Важной частью беседы был разговор о пользе и таинстве крещения. В результате на третий день Сечека с женой изъявили желание креститься, и были окрещены. /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 473. - Л. 53-56 об; РГИА ДВ. - Ф. 1009. - Оп. 3. -Д. 18. - Л. 3-5./

 Доверчивость, кротость аборигенов Дальнего Восто­ка отмечал архиепископ Иннокентий. Он считал, что их "...можно было крестить не одну сотню".  /Барсуков И. Иннокентий Митрополит Московский и Коломенский по его сочинени­ям, письмам и рассказам современников. - М., 1883- С. 516./

Определенное влияние на распространение христианства среди коренного населения оказывали их контакты с русскими. Русификаторская по­литика правительства, вовлечение "инородцев" в систему хозяйственной деятельности русского населения способствовали распространению сред них русского образа жизни. Вместе с деревянными избами появлялись и русские иконы. Ч.М.Таксами приводил примеры русского влияния на нивхов, живущих среди православного населения. "Наличие у нивхов ого­родов, сенокосов, молочного и рабочего скота говорило о большом сдвиге в их культуре и психологии". Некоторые из них вели хозяйство по-русски, отдавали своих детей в церковно-приходские школы, крестились, носили русские имена и регулярно посещали церковь. /Таксами Ч.М. Влияние христианства на традиционные верования нивхов // Хрис­тианство и ламаизм у коренного населения Сибири. - Л., 1979. - С. 124-125/ Однако не стоит абсолю­тизировать влияние русского населения и русского бытового правосла­вия на восприятие аборигенами христианства, так как сами русские пере­селенцы были недостаточно религиозны. Об этом неоднократно писали в отчетах дальневосточные губернаторы и епископы. С другой стороны, нельзя игнорировать и негативное влияние русских на нравы "инородцев".

В своем путевом журнале Иннокентий писал: "Инородцы все вообще, будучи от природы просты, терпеливы и верны в словах, от всегдашнего обращения с русскими делаются хитры, лукавы, нетерпеливы и холодны к самой вере... На вопрос, почему они не хотят креститься, почти всегда ответят: "Для чего нам креститься, разве для того, чтобы сделаться такими же худыми как русские?". /РГИА. - Ф. 834. - Оп. 2. - Д. 1712. - Л. 47./

Говоря о факторах, влиявших на развитие миссионерства на юге Дальнего Востока, необходимо подчеркнуть ряд неблагоприятных условий, в которых приходилось трудиться миссионерам. Прежде всего к ним надо отнести суровые природные условия. На левобережье Амура и Север­ный Сахалин большое влияние оказывало холодное Охотское море. Осень и зима там холодные. Зимой морозы достигают 40 градусов и более, часты метели и бураны. Лето довольно короткое и сырое. В Приморской области лето теплое и влажное, зато часто случались наводнения. Все это ограни­чивало свободу передвижения миссионеров и не давало им возможности регулярно посещать "инородческие" селения, разбросанные по огром­ной таежной территории. К тому же надо учитывать тот факт, что при нехватке церквей и часовень миссионерам приходилось вести службу под открытым небом на переносных антиминсах. В своих отчетах они отмечали, что "...летом еще можно было найти место для походной церк­ви, но зимой при 30-градусном морозе это было немыслимо". /РГИА ДВ. - Ф. 1009. - Оп. 3. - Д. 149. - Л. 27/ Миссио­нерам часто приходилось спать под открытым небом, а потом преодоле­вать многие версты пути пешком или на лыжах, так как рельеф почти повсеместно был гористый. Пространство между рекой Уссури, нижним течением Амура и Татарским проливом занято Сихотэ-Алиньской гор­ной системой. В нижнем течении Амура сопки подступают почти к са­мым берегам. Отсуствие сколько-нибудь удобных путей сообщения в еще диком и неосвоенном крае делали миссионерские поездки не только труд­ными, но и опасными. Так, миссионер Илья Чеченов умер от простуды в тайге во время миссионерской поездки в феврале 1878 года в 680 верстах от миссионерского стана. Десять лет своей жизни он посвятил миссио­нерству и умер, выполняя свой священнический долг. /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 786. - Л. 21./  Многим миссио­нерам приходилось преодолевать еще большие расстояния, так как мис­сионерские станы включали в себя огромные территории. Приохотский стан, например, начинался от селения Маю Удской округи и захватывал западное побережье Охотского моря. Площадь стана составляла 14000 квад­ратных верст. Нижнетамбовский стан располагался по Амуру на протя­жении 135 верст и по реке Горин на протяжении 300 верст. / РГИА. - Ф. 796. - Оп. 440. - Д. 1262. - Л. 27, 31./ Помимо природно-географических трудностей миссионерам приходилось преодо­левать языковый барьер, изучать быт и нравы, пути миграций кочующих народов. Незнание "инородческих" обычаев могло повлечь за собой не­мало неприятностей для миссионера. С Федором Пляскиным был слу­чай, когда нанайцы его "чуть было не убили". Миссионер, не зная правил гостеприимства у гольдов, отказался от поднесенной ему еды, чем не только обидел их, но и довел до крайнего возмущения. В результате он был вынужден "бежать и прятаться". /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 1027. - Л. 33 об./ Иеромонах Нестор отмечал и бы­товые неурядицы миссионеров во время разъездов. В холодных жилищах "инородцев" можно было "подхватить" не только ревматизм, но и кучу насекомых. Питаться приходилось из грязной посуды похлебкой из рыбы. Все запасы собственной пищи приходилось раздавать, чтобы не обидеть хозяев и не прослыть скупым. /Нестор. Записки камчатского миссионера. - Казань, 1909. - С. 8./

В своей работе среди "инородческого" населения миссионерам постоянно приходилось бороться с китайским влиянием. Китайские торговцы, по словам миссионеров, запугивали "инородцев" тем, что русское при­сутствие на Дальнем Востоке недолговечно и с переходом этих террито­рий под управление Китая китайское правительство будет рубить головы всем принявшим христианство. / РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д 932. - Л. 29./  Зависимость местного населения от ки­тайцев, особенно гольдов и орочей, отмечали И.П. Надаров и В.К. Арсеньев. Они считали, что орочи, удэгейцы и другие малые народности нахо­дятся в рабском подчинении у китайцев. "По первому требованию китай­ца, — писал Надаров, - орочен снимается с места, отправляется, куда ему китаец повелевает, и делает то, что бывает угодно китайцу". /Надаров И.П. Северо-Уссурийский край. - СПб., 1887. - С. 114; Арсеньев В.К. Китайцы в Уссурийском крае. - Хабаровск, 1914. - С. 85./

Особенный ужас на коренное население наводили китайские хунхузы, деятельность которых началась в Уссурийском крае в конце 60-х годов XIX века.

"Действия хунхузов на русском Дальнем Востоке настолько террори­зировали население, - считал Ф. В. Соловьев, - что нарушали нормаль­ную хозяйственную и общественную жизнь". / Соловьев Ф. В. Китайское отходничество на Дальнем Востоке России в эпоху капитализма (1861-1917). - М., 1989. - С. 89./ Встречаться с такими "представителями" китайской нации было очень опасно, тем не менее миссионеры решались вступать в торговые споры с китайскими купцами, защищая интересы аборигенов, за что, как писал иеромонах Арсений, "приходилось переживать оскорбления". / РГИЛ ДВ. - Ф. 1009. - Оп. 3. - Д. 270. - Л. 91./

Такая криминогенная обстановка на юге Дальнего Востока, естественно, не способствовала успеху миссии. К тому же надо учитывать, что миссионерская деятельность велась параллельно организационной работе. Миссионерам приходилось заниматься строительством церквей или хотя бы часовень, чтобы иметь под руками наглядный материал для право­славной агитации.

Несмотря на наличие ряда неблагоприятных факторов, миссионерская деятельность развивалась достаточно быстро. К концу XIX века тер­ритория Приамурья и Приморья была покрыта сетью миссионерских ста­нов, началось массовое крещение "инородцев".

Одними из первых, задолго до открытия официальной миссии на Амуре, были крещены нивхи, проживающие возле бухты Де-Кастри и Алек­сандровского поста. Крестил их в 1854 году священник фрегата "Диана", входивший в состав Амурской экспедиции.

Из рапорта священника Василия Махова видно, что он добросовестно пытался объяснить нивхам основы новой веры: "...Я в течение двух недель ежедневно толковал им Закон Божий, научил их молитвам и по унич­тожению ими самими их идолов сего 1854 года 3 июля 17 душ окрестил и всех снабдил иконами и свечами, отслужил у них благодарственный мо­лебен, исповедал и к святому таинству причастия приобщил". /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 132. - Д. 2165. - Л. 29./

С открытием первых миссионерских станов в 1858-1864 годах миссионеры начали вести проповедь практически среди всех народов, прожива­ющих на территории южной части Дальнего Востока.

Миссионерская деятельность не ограничивалась одной пропагандой православия. Комплексный подход миссионеров в деле "просвещения инородцев" выражался в распространении среди них начального образования, в помощи освоения новых, более продуктивных отраслей хозяй­ствования. Брали на себя миссионеры и ряд социальных функций, в том числе посильное медицинское обслуживание населения. Серьезной зас­лугой миссионеров являлось изучение языков народностей Дальнего Востока, о чем говорилось выше. Если первое богослужение на якутском языке, совершенное в 1859 году, стало целым событием, о котором много писала богословская печать, то к концу XIX века православные пропове­ди на юге Дальнего Востока можно было услышать на нивхском, нанайс­ком, якутском и тунгусском языках.

Развитие сети миссионерских школ среди "инородцев" в первую очередь преследовало проповеднические цели. Миссионеры были заинтере­сованы в появлении грамотных людей среди аборигенного населения, так как через них можно было расширить систему пропаганды православия путем распространения христианских книг. Первые школы создавались с большим трудом. Когда в 1871 году была открыта в Болоньском стане школа для нанайцев, желающих в ней учиться не нашлось. Федор Пляскин, псаломщик и учитель, отметил, что "первоначально гольды не хотели учиться. Они даже не понимали, что такое грамота и для чего она им нужна". После долгих уговоров согласие учиться дали 23-летний гольд Иван Маков из деревни Чолчи и 19-летний Аги Пальчуха. И только после этого в школу пришли семь мальчиков от 8 до 15 лет. /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 422. - Л. 35 об./

Особенно трудно было устроить школы для кочующих "инородцев". В этих случаях детей приходилось забирать в интернаты, на что родители шли неохотно. Однако миссионеры были заинтересованы именно в такой форме обучения. Дети, отрываясь от родной национальной среды, быстрее воспринимали русский язык и образ жизни. В интернатах детей обес­печивали русской одеждой и пищей (хлеб, картофель, капуста, рыба).

"Нет сомнения, - отмечал епископ Евсевий, - что эти пансионы явля­ются проводниками русского образа жизнии". /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 1671. - Л. 26./ Подобные интернаты к концу XIX века были при девяти миссионерских школах в Доле-Троиц­ком, Нижнетамбовском, Софийском, Амгуньском, Приохотском, Возне­сенском, Больше-Михайловском, Тырском, Мариинском станах. /Там же. Л. 25./

Численность учащихся в миссионерских школах была невелика. В 1897 году в гольдском отделе миссии в четырех школах обучалось 50 маль­чиков, в гиляцком отделе в шести школах-98 мальчиков, из них 78 нивхов, 20 тунгусов и негидальцев. /Там же. Л. 23об./ При некоторых школах были приусадебные участки, где ученики занимались огородничеством, в Амгуньской школе преподавали некоторые ремесла (плотницкое, столярное). В 1906 году на­считывалось во Владивостокской епархии девять "инородческих" школ, в Благовещенской- 12, где обучалось 350 учащихся. /Солярский В.В. Современное правовое и культурно-экономическое положение инородцев Приамурского края. - Хабаровск, 1916 - С. 138; Всероссийское православное Ймссионерское общество в 1906 году. - С. 52./

Как бы ни малочислен был охват миссионерскими школами детей коренного населения Дальнего Востока и как бы ни ругали заидеологизированную программу этих школ, приходится констатировать, что именно благодаря деятельности миссии в Приамурском крае появились грамотные "инородцы".

По данным переписи 1897 года, уровень грамотности "инородцев" представляется следующим образом:

/Серебренников И. Грамотность в Сибири по переписи 28 января 1897 года // Сибирские вопросы. - 1907. - № 17. - С. 20./

Оценивая результаты деятельности миссионерских школ, необходимо учитывать общероссийские проблемы в системе образования и доволь­но низкий уровень грамотности по всей России:

/Азиатская Россия. - СПб., 1914. - Т. 1. - С. 258./

Сравнивая эти показатели, необходимо признать определенную заслугу миссионеров в просвещении "инородцев". А.В. Смоляк и Ч.М. Таксами удалось встретиться с людьми, обучавшимися в миссионерских школах. Ульчи отзывались с большой теплотой о школах тех лет. Говорили о том, что полученные ими знания счета, языка, письма пригодились в жизни. /Смоляк А.В. Рецензия на монографию "История и культура ульчей в XVH-XX вв." // Этнографическое обозрение. - 1995. - № 3. - С. 158-159./

Таксами пишет о знакомстве с несколькими стариками нивхами, обучавшимися в Тырской и Больше-Михайловской школах. После беседы с ними он пришел к выводу, что "эти люди, как и другие их "просвещен­ные" соплеменники, став взрослыми, были проводниками нового быта. Подобные им люди первыми переселились в срубные дома русского типа, начали заниматься огородничеством, содержать домашний скот и лоша­дей, употреблять новые виды пищи". /Таксами Ч.М. Влияние христианства... - С. 124./

 Таким образом, миссионерские школы на юге Дальнего Востока выполняли не только чисто просветительские задачи, но и русификаторские.

Русификаторская деятельность миссионеров выражалась и в помощи "инородцам" адаптироваться к новым условиям жизни. С появлением русских в Приамурском крае ухудшилось социально-экономическое положение коренного населения, сократились площади, пригодные для раз­вития традиционного природопользования и поддержания традиционной системы жизнеобеспечения. Карл Каутский совершенно справедливо замечал, что "громадные территории дикарей кажутся почти совершенно незаселенными, но они, в действительности, населены настолько густо, насколько это возможно для некультурных охотничьих народов". /Цит. по: Пилсудский Б. Аборигены Сахалина. - Южно-Сахалинск, 1991. - С. 20./ Их цен­ностные ориентации на сохранение равновесия с природой были нару­шены вовлечением в сферу капиталистического производства. Бескон­трольный вылов рыбы русскими и японскими рыбаками, массовое ис­требление пушного зверя подорвали, промысловую базу аборигенного населения. Следствием упадка традиционного хозяйства стали массовые голодовки, охватившие многие районы Дальнего Востока. /История Дальнего Востока... - С. 388./

Анализируя бедственное положение нивхов Сахалина, Бронислав Пилсудский считал, что "задача цивилизованной расы должна состоять в по­мощи дикарям приспособиться к новым условиям. Необходимо посто­янно приучать их приобретать себе средства к существованию с меньшего пространства земли, чем прежде". /Пилсудский Б. Аборигены Сахалина... - С. 25./ Миссионеры по мере возможности пытались содействовать распространению среди коренного населения прогрессивных форм хозяйства.

В отчетах камчатских епископов не раз отмечалось, что миссионеры постоянно заботились о развитии среди "инородцев" сельского хозяйства, улучшении их "житейского быта через распространение среди них овощ­ных культур, которыми бы они могли питаться во время скудного рыбного и звериного промыслов". /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 786. - Л. 15./ Гольдский миссионер П. Протодьяконов "раз­дал гольдам купленные на свой счет семена свеклы, капусты, картофеля и показал, как их сеять и обрабатывать". /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 932. - Л. 29./

В отчете за 1883 год отмечалось, что "некоторые кочевники становятся оседлыми, занимаются огородничеством, строят дома по типу русских, даже разводят скот. Миссионеры дарят им семена и животных детенышей и этим содействуют их обрусению". /РГИА. - Ф. ,396. - Оп. 442. - Д. 1005. - Л. 30./ Помимо пропаганды новых отраслей хозяйства священники пытались отучить инородцев от разорительного для них обычая жертвоприношения. Доктор Штейгман отмечал: "Благодаря обычаю у гиляков, орочен и тунгусов править похоронную "тризну" всякому умершему, состоящую в сожжении и приведении в негодность его оружия, одежды и т. д., рушилось все достояние семьи, а при частократной смертности разорение это во много крат усугублялось". /Штейгман. Из доклада начальника,.. - С. 57./

В условиях сложной эпидемиологической ситуации на Дальнем Востоке при катастрофической нехватке медицинского персонала на миссионеров возлагали и задачи оспопрививания, с чем они успешно справлялись. /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 1507. - Л. 64./ Параллельно шла пропаганда христианских методов исцеления с помощью "чудесных средств" в виде "святой воды" или елея, которые стали постепенно дополнять шаманские способы лечения.

По мнению историка В.А. Тураева, "эпидемии буквально потрясли систему традиционных верований народов Сибири и Дальнего Востока. Ставшая очевидной беспомощность шаманов в борьбе с грозными и не­знакомыми болезнями привела к скептицизму и утрате веры в традици­онную космологическую систему". /Тураев В.А. Россия и народы Дальнего Востока: взаимодействие двух миров // Вестник дальневосточного отделения РАН. - 1997. - № 1. - С. 26./

Мы не стали бы делать столь категоричных выводов. Неправомерно обобщать потерю веры в действенность шаманских методов лечения с общей разочарованностью в шаманизме. Тем не менее определенные условия для восприятия новой христианской идеологии в таких случаях возникали, о чем упоминалось выше.

Постоянно находясь среди "инородческого" населения, зная их проблемы и нужды, миссионеры иногда брали на себя функции социальной помощи бедствующему населению. Так, в 1907 году миссионер Владиво­стокской епархии иеромонах Нестор через средства массовой информа­ции обратился ко всем жителям России с просьбой помочь умирающим от голода "инородцам" Гижигинского уезда, чьи запасы продовольствия смыло наводнением. Деньги поступали со всех концов империи, в резуль­тате голодающим была оказана помощь. Под руководством миссионе­ров, как правило, происходили и выборы территориальных старшин у "инородцев". Интерес представляет содержание общественных пригово­ров, текст одного из них мы позволим себе привести: "Общественный приговор 1888 года, 10 февраля, ороченское место Акур-да при реке Томджине Приморской области. Мы, нижеподписавшиеся, крещенные орочены Приморской области по собственному желанию и согласию в приезд миссионера Камчатской Троицкой церкви священника Ф. Пляскина в нынешнюю зиму 1888 года... избрали в старшины орочена Тоусона во святом крещении Георгия рода Акун, знающего наши вековые обычаи и немного освоившегося с христианской религией". /Цит. по: Ларькин В.Г. Орочи. - М., 1964. - С. 66-67./

 Данный документ для нас ценен не только свидетельством крещения орочен, но и показате­лем уважительного отношения миссионера к обычаям "инородцев". Ина­че он бы не стал писать в договоре о важности для избранного старшины знаний "вековых обычаев" орочен.

Таким образом, деятельность православной миссии на юге Дальнего Востока была многоплановой и не сводилась только к "идеологической обработке умов". Цели миссии были самые благонамеренные и соответство­вали христианскому учению. Деятельность миссии строилась на принципах добровольности и уважительного отношения к местному населению. Не­смотря на то, что к христианизации народов южной части Дальнего Востока миссионеры приступили на 200-300 лет позже, чем в других районах Сибири, к концу XIX века большинство "инородцев" было крещено. По количеству крещенных Камчатская миссия уступала только Иркутской.

Однако если сравнивать итоги миссионерской деятельности в России с результатами северо-американских миссий, то становится очевидным, что в России миссионерское дело было поставлено не на должном уровне. Только в 1892 году американскими миссиями в мире было крещено 645102 человека.

Динамика роста численности крещенных Камчатской миссией была значительно ниже и выглядела следующим образом:

Таблица составлена по: РГИА. - Ф. 796. - On. 442. - Д. 323, 1005, 1027; РГИА ДВ. - Ф. 1009. - Оп. 3. - Д. 5, 7, 10, 124, 131, 149, 270.

Е.К. Смирнов за этот же период приводит данные о 14674 крещенных. Однако он брал в расчет всю Камчатскую епархию с учетом крещенных на северо-востоке Азии. /Смирнов Е.К. Очерк исторического развития и состояния русской православной миссии. - СПб., 1904. - С. 66-67./  Из таблицы видно, что процесс крещения "ино­родцев" лучше всего шел среди нанайцев и нивхов. Это объясняется преж­де всего личностными качествами миссионеров А. Протодьяконова, П. Протодьяконова и Ф. Пляскина, работавших среди них. Это были истинные подвижники и талантливые проповедники. Их труды не раз отмечались Камчатскими епископами. С другой стороны, надо иметь в виду, что во второй половине XIX века существовала ошибочная традиция называть гиляками не только нивхов, но и ульчей, часть нанайцев, негидальцев, оро­чей. /Народы Дальнего Востока СССР в XVII-XX вв.: Историко-этнографические очер­ки. - М., 1985. - С. 69./  Поэтому показатели крещения среди отдельных этнических групп не отличаются точностью. Практическое отсутствие в отчетах данных о крещении тунгусов объясняется тем, что они к середине XIX века уже были крещены. /Там же. С. 76./

Крайне слабо миссионерская деятельность велась среди аборигенов Сахалина, что было обусловлено основанием на острове каторги в 1869 году. С одной стороны, это не способствовало установлению нормальных вза­имоотношений между русскими и "инородцами". Путешественник А.Н. Краснов отмечал, что "на Сахалине у гиляка вы не услышите добро­желательного отзыва о русских, так и у ссыльных существует весьма не­доброжелательное отношение к гиляку, так как гиляки часто за возна­граждение отыскивали бежавших каторжан, если служили надзирате­лями". /Краснов А. Н. На Сахалине. Из воспоминаний путешественника по востоку Азии // Исторический вестник. - 1894. - Т. 55. - № 2. - С. 394./

 Политкаторжанин И.П. Ювачев (Миролюбов) объяснял неприя­тие нивхами Сахалина христианства тем, что "русские на каторге не могут представлять для них ничего привлекательного. С появлением новых хозяев острова уже не стало у гиляков прежней свободы в выборе мест для своих юрт, не стало того изобилия рыбы и зверя, которое еще помнят старики, но зато появились вредные соблазны водки, соблазны надзирательского жалованья и другие". / Ювачев И. П. (Миролюбов). Восемь лет на Сахалине. — СПб., 1901. - С. 88./

 Врач Штейгман иначе объяснял причины невосп­риимчивости нивхов к православной проповеди священников: "...К хрис­тианству гиляки относятся опасливо, видя в этом как бы гибель своей народности...". / Штейгман. Из доклада начальника... - С. 75./

С другой стороны, мрачные условия жизни каторжного Сахалина не способствовали становлению на острове миссионерской сети, а немногочисленные священники тюремных церквей не имели возможности регу­лярно заниматься миссионерской деятельностью. Судя по отчетам сахалин­ских священников, самой удачной в этом отношении была поездка священ­ника Дуйской тюремной церкви Николая Добровидова по ороченским селениям Сухте, Муйгиче и Наймуче в январе 1882 года, в результате которой были крещены 91 человек. / РГИА ДВ. - Ф. 1009. - Оп. 3. - Д. 124. - Л. 43./ Случаи крещения нивхов и айнов на Сахалине были единичными. Помимо уже изложенных причин слабого распространения православия среди аборигенов Сахалина необходимо учитывать, что айны, жившие на юге Сахалина, довольно долго контактировали с японцами. В период дипломатической борьбы за остров Саха­лин между Россией и Японией с 1855 по 1875 год японцы пытались пре­пятствовать распространению русского влияния на коренных жителей Сахалина, особенно на юге. Американский историк Джон Стефан спра­ведливо отмечал, что японцы "с целью предупреждения распростране­ния политического и религиозного влияния на сахалинских аборигенов... пытались завоевать симпатии айнов, гиляков и ороков, обучая их технике рыбной ловли и изготовления сетей и других орудий лова". / Стефан Д. Сахалин. История // Краеведческий бюллетень. - 1992. - № 2. - С.36-37./  Сахалинские айны, по наблюдениям А.Н. Краснова, "видят в японцах своих истинных хозяев, им кланяются издалека, оставляя нередко без внимания мимо про­ходящего русского". / Краснов АН. На Сахалине... - № 3. - С. 713./ Над айнами, принимавшими православие, их со­родичи смеялись, называя их нуця айну, то есть русский айну. / Пилсудский Б.О. Рассказ обрусевшего крещенного айна Ивана Григорьевича из с. Галкино-Врасское (Сиянцы) на о. Сахалин о том, как его вылечили от любви // Краеведческий 6юллетень. - 1994. - № 1. - С. 97./

 Сахалин­ский историк А.И. Костанов, исследуя метрические книги сахалинских церквей, также пришел к выводу, что православие среди коренного насе­ления Сахалина распространялось крайне слабо. / Костанов А.И Русская православная церковь на Сахалине и Курильских островах. - Южно-Сахалинск, 1992. - С. 38/

В целом к 1892 году число крещенных "инородцев" на юге Дальнего Востока увеличилось до 15168 человек, что составило около 77 процентов от общего числа аборигенного населения. / РГИА. - Ф. 796. - Оп. 440. - Д. 202. - Л. 2-7./

Таким образом, к концу XIX века внешняя миссия достигла определенных результатов в деле крещения "инородцев". Что же касается истин­ной христианизации, то здесь дело обстояло гораздо сложнее. Конфесси­ональные источники в этом отношении дают противоречивую информа­цию. С одной стороны, они свидетельствуют о выполнении крещенными "инородцами" основных таинств православной церкви. Так, по исповед­ным ведомостям выходит, что в 1892 году из 15168 человек у исповеди присутствовало 9011, то есть более половины. /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 440. - Д. 202. - Л. 2-7./ "Инородцы" начали кре­стить детей, совершать браки и погребения по православным обрядам. Однако распространение этих обрядов среди "инородцев" было незначительным. Приведем данные за 1897 год. /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 1671. - Л. 24об./ 

В то же время миссионеры отмечали, что большинство "инородцев" продолжает, по сути, оставаться язычниками. Нивхи, например, "своих детей не крестят и вообще продолжают жить по старым обычаям". /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 440. - Д. 1262. - Л. 32об./ Епи­скоп Макарий призывал миссионеров учить новокрещеных "хотя бы крат­кой молитве и крестному знамению". /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 1507. - Л. 63./ Если вопрос ставился таким образом, то нечего и говорить об осознанном усвоении "инородцами" основ христианства. Статистические показатели выполнения "инородцами" обря­дов православной церкви объясняются, на наш взгляд, организационной деятельностью миссионеров, а в отдельных случаях, видимо, и приписками.

В отличие от конфессиональных источников светские информаторы в оценке восприятия аборигенным населением христианства единодушны и свидетельствовали о формальном крещении основной части "инородцев". Известный исследователь Дальнего Востока В.П.Маргаритов отме­чал: "Все орочи окрестностей Императорской гавани считаются право­славными христианами, но христианство признается ими только для виду и выражается только тем, что некоторые из них имеют крест, в большин­стве случаев где-нибудь спрятанный. Креститься умеют пять-шесть чело­век, понятий о вере христианской никаких и ни у кого. Под прикрытием христианства каждый из них продолжает чтить религию своих предков". /Маргаритов В.П. Об орочах Императорской гавани. - СПб., 1888. - С. 24./ Подобных выводов придерживались исследователи И.П. Поддубный /Азиатская Россия... - Т. 1. - С. 129./, П. Головачев  / Головачев П. Сибирь. Природа. Люди. Жизнь. - М., 1905. - С. 189-190./, Г.Е. Грум-Гржимайло /Грум-Гржимайло Г.Е. Описание Амурской области. - СПб., 1894. - С. 363./, путешественник А.Н. Краснов / Краснов А.Н. На Сахалине. Из воспоминаний путешественника по востоку Азии // Исторический вестник. - 1894. - Т. 55. - № 2. - С. 396./, врач Штейгман /Штейгман. Из доклада... - С. 75-76./  и другие.

Говоря о причинах слабого распространения христианских идей среди "инородческого" населения, помимо уже указанных неблагоприятных условий миссионерской деятельности необходимо отметить сложность за­рождения и развития инноваций в культуре любого этноса вообще. По мнению С. А. Арутюнова, этот процесс включает в себя четыре основных этапа - селекцию, воспроизведение, приспособление и интеграцию. Толь­ко на третьем этапе начинается постепенное усвоение отобранных этно­сом инноваций. /Арутюнов С.А. Инновации в культуре этноса и их социально-экономическая обус­ловленность // Этнографические исследования развития культуры. - М., 1985. - С. 40-41/

 Если учесть, что во второй половине XIX века народы Приамурского края только начинали свое знакомство с христианством, которое мы рассматриваем как инновацию в их культуре, то становится очевидным, что история просто не отпустила времени этим народам для осознания христианского вероучения. /Исторический опыт показывает, что русичам для сознательного восприятия христианского учения понадобилось более двух столетий./ К тому же если инновации опре­делены внешним импульсом (как в случае с христианизацией и русифи­кацией), то обычно, с точки зрения М.В. Саввы, в сознании представителей контактирующих групп быстрее усваиваются компоненты материальной культуры. Традиционная духовная культура меняется значительно мед­леннее, в силу ее этнодифференцирующих свойств. /Савва М.В. Иноэтническое окружение как фактор динамики традиционной культу­ры // Этнические и социально-экономические процессы у народов СССР: Всесоюзная научная конференция: Тезисы докладов. - Омск, 1990. - Кн. I. - С 96-97./ Что и наблюдается у коренных народов Дальнего Востока в исследуемый период. В силу вышеизложенных фактов говорить о религиозном синкретизме среди большинства аборигенного населения юга Дальнего Востока в конце XIX - начале XX веков, по-видимому, преждевременно. /Вопрос о еданкретизме шаманизма и христианства у народов Приамурского края специально не изучался. Этот процесс чрезвычайно сложный и является темой от­дельного исследования./

Миссионерская деятельность среди китайско-корейской диаспоры

Одной из особенностей этнического состава населения юга Дальнего Востока, как это отмечалось выше, было наличие значительной диаспоры китайцев и корейцев. Отношение к ним русского правительства и местных властей было неоднозначным, что отразилось на характере и итогах миссионерской деятельности православной церкви среди данных этни­ческих групп, К моменту подписания Айгуньского и Пекинского договоров на юге Дальнего Востока проживало примерно шесть тысяч китайских подданых (около трех тысяч в Амурской и трех тысяч в Приморской областях). /Кабузан В.М. Дальневосточный край... - С. 84./ Они остались в пределах территории русского Дальнего Востока по условиям Пекинского договора, первая статья которого определяла, что "...Если в вышеозначенных местах оказались поселения китайских подданных, то русское правительство обязуется оставить их на тех же местах и дозволить по-прежнему заниматься рыбными и звериными промыслами". / Русско-китайские отношения 1689-1916. Официальные документы. — М., 1958. — С 34./

 Селе­ния китайцев и маньчжур располагались к востоку от Благовещенска до станицы Низменной по Амуру на протяжении 66 верст, а вглубь русской территории не более чем на 20 верст. /Назаров Г.И. Маньчжуры, дауры и китайцы в Амурской области // Приложение к известиям восточно-сибирского отдела Российского географического общества. -1883. - Т. XIV. -№ 1, 2. - С. 1./

 На территории Уссурийского края насчитывалось до 300 отдельных китайских фанз. Население в основном занималось земледелием. /Арсеньев В.К. Китайцы в Уссурийском крае. - Хабаровск, 1914. - С. 61./

Помимо постоянно проживающих в Приамурском крае китайцев на Амур и в Уссурийский край прибывало значительное число сезонных рабочих из Китая. Установить точную численность этой категории населения было достаточно сложно. Хотя по условиям договоров с империей Цин прибывшие в Россию китайцы должны были оформляться на границе и получать паспорта, но в большинстве случаев это не выполнялось. Ки­тайцы из-за слабости русско-китайской границы приходили на Дальний Восток самовольно. "Административные власти находятся относительно китайского населения в таком неведении, - отмечал А.Я. Максимов в 1884 году, - что не знают даже его численности, не знают многих укром­ных мест, где засели маньцзи" (так русские во второй половине XIX века называли китайцев). /Максимов А.Я. На далеком Востоке. - СПб., 1894. - С. 110./

В 60-70-е годы XIX века администрация края отмечала, что "подчи­нить китайское население русскому контролю невозможно, а запретить им проход значило бы нанести жестокий удар производительным силам края и торговле". / Живописная Россия. - Т. XII — Ч. II. Восточные окраины России. Приморская и Амурская области. - СПб., 1895. - С. 414./

Численность китайского населения на Дальнем Востоке постоянно увеличивалась, о чем свидетельствуют следующие данные. 

/Таблица составлена по: Кабузан В.М. Дальневосточный край... - С. 84, 93-94, 155; Азиатская Россия. - СПб., 1914. - Т. 1. - С. 79-80./

Как видно из таблицы, в 80-е годы XIX века численность китайского населения несколько снизилась. Это было вызвано его насильственным выдворением из страны в эти годы. А.В. Елисеев отмечал, что выселяли китайцев беспардонно, лишая имущества, за что они в отместку жгли русские поселения и иногда убивали жителей. /Елисеев А.В. По Южно-Уссурийскому краю // Исторический вестник. - 1891. - Т. 44. - № 4. - С. 103./