Вообще, политика местных властей по отношению к китайскому населению на русском Дальнем Востоке была противоречивой. С одной стороны, администрация края была заинтересована в дешевой китайской рабочей силе, но, с другой стороны, широкое распространение китайцев в приграничной территории "представляло собой явную опасность для областей, граничащих с Китаем". /Азиатская Россия... - С. 530./ Пытаясь найти выход из создавшегося положения, администрация Приморской области в 1880 году организовала земскую полицию в Южно-Уссурийском крае. Она была обязана препят­ствовать китайцам определяться на постоянное местожительство на юге Дальнего Востока. Не мешая наплыву сезонных рабочих, местные власти пытались ограничить рост постоянного китайского населения в Приаму­рье и Приморье, что и оказало существенное влияние на итоги миссио­нерской деятельности церкви среди китайцев.

Немаловажным препятствием на пути распространения православия среди китайцев были сложные отношения между русским и китайским насе­лением, складывающиеся на бытовом уровне. Путешественник А.В. Елисеев отмечал, что "у русских было предубеждение против китайцев, живших в Уссурийском крае. Они им не доверяли и никогда не брали проводниками в тайгу, опасаясь смерти". /Елисеев А.В. По Южно-Уссурийскому краю... - С. 87. / Известный русский географ Н.М. Пржевальский, по словам его друга В. Роборовского, относился к китайцам недру­желюбно, "его возмущали их лживость и притворство, он старался избе­гать всякой встречи с ними и говорил, что от них не увидишь ничего, кроме неприятностей". /Цит по; Схиммельпэннинк ван дер Ойе Д. Свет с востока // Родина. - 1995 — № 11. – С.31./

Китайцы, в свою очередь, относились к русским как к варварам (что было традиционно для их отношения ко всему неки­тайскому населению) и отвечали русским таким же презрением. Инте­ресное и, видимо, правомерное объяснение таких сложных взаимоотно­шений мы находим в книге В.Г. Дацышена "Русско-китайская война. Мань­чжурия 1900 год". Он пишет: "Возможно, такое восприятие и отношение друг к другу двух народов связано с неосознанным отражением объек­тивной конкуренции, борьбы двух сильных культур, столкнувшихся на Дальнем Востоке". /Дацышен В.Г. Русско-китайская война. Маньчжурия 1900 год. - СПб., 1996. - С. 32./

Пограничное положение амурских территорий определяло осторожное отношение правительства к миссионерству среди китайских поддан­ных. Политическое значение этого вопроса понимал еще архиепископ Ин­нокентий. В своих инструкциях миссионерам он писал: "К крещению ино­родцев, китайских подданных, пока без особенного моего разрешения приступать не дозволено". /Крылов В. Административные документы и письма высокопреосвященного Инно­кентия, архиепископа Камчатского за 1846-1868 гг. - Казань, 1908. - С. 86./

 Даже созданный специально для распрост­ранения христианства среди китайцев и маньчжур Верхне-Амурский стан в Благовещенске практически бездействовал до 1969 года. Архиепископ Иннокентий прекрасно осознавал, что китайцы, изъявляя желание при­нять православие, имели целью только получение русского подданства и закрепление своего положения на Амуре. Особенно часто к такому способу закрепления в Приамурском крае прибегали китайские маргиналы. Люди, имевшие счеты с правительством империи Цин и бежавшие от смертной казни или тяжелого наказания, уже не могли вернуться на родину. "К этому неблагонадежному контингенту, - отмечал А.Я. Максимов, - надо прибавить ссыльных (лоху), так как дикий Уссурийский край служил для китайского правительства, по общему мнению, ссылочным местом всевозможных преступников". /Максимов А.Я. На далеком востоке... — С. 109./ Н.М. Пржевальский также указывал, что "китайцы в Уссурийском крае состоят частью из беглых ссыльных". /Пржевальский Н.М. Путешествие в Уссурийском крае. 1867-1869. - М., 1949. - С. 78-87./

Поэтому впоследствии миссионеры особенно внимательно относились к крещению китайцев. Не обещая им никаких льгот, священники принима­ли в православие лишь тех, кто действительно понял суть новой веры и желал без всяких корыстных побуждений стать православным. Для про­паганды христианства среди китайцев из Пекинской миссии было прислано 20 экземпляров Нового Завета на маньчжурском языке и несколько пере­водов христианских книг. Все они были розданы грамотным маньчжурам. В 1868 году в Благовещенском духовном училище десять русских мальчи­ков стали изучать маньчжурский язык. /Извлечение из отчета о состоянии Камчатской епархии в 1868 году // Прибавления к Иркутским епархиальным ведомостям. - 1869. - № 14. - С. 174./  Таким образом велась подготов­ка для неформального крещения китайцев.

Миссионеры А. Сизой и Р. Цыренпилов отмечали, что вести проповедь среди китайцев гораздо легче, чем среди местного населения, а увидеть результат проповеди гораздо сложнее. /Отчет о состоянии и деятельности миссии Камчатской епархии за 1871 год. Б. м. - Б .г. -С. 2/ Чем же объяснялся этот явный парадокс?

Действительно, миссионерская деятельность среди китайцев не требовала постоянных разъездов в труднодоступные места по бездорожью, физического напряжения и длительного изучения китайского языка. Ки­тайцы сами приходили в архиерейский дом, слушали проповедь. Многие из них хорошо говорили по-русски и даже умели читать русские тексты. Многочисленные завоевания Китая на протяжении всей его истории вы­работали у китайцев великолепное умение приспосабливаться к чужой культуре и в конце концов растворять ее в своей собственной. Поэтому они проявляли определенный интерес к русской религии, знали православ­ные праздники и даже ходили в церковь, поскольку это было необходимо для их адаптации в русской среде. Но они в то же время продолжали испо­ведовать буддизм и конфуцианство. Важным препятствием для миссионер­ской деятельности был строгий контроль китайской администрации за сво­ими подданными на русской территории. Китайцы имели во Владивостоке и Хабаровске особое управление, которое вело наблюдение за местным китайским населением. Оно ведало гражданскими и уголовными делами между ними, осуществляло суд и сбор налогов. /Сальникова Е.С. Газета "Восточное обозрение" о проблемах заселения Дальнего Востока в конце XIX века // Исторический опыт открытия, заселения и освоения При­амурья и Приморья в XVII-XX вв.: Тезисы докладов и сообщений. - Владивосток 1993. - Т. 2. -С. 155./

 Китайское начальство подозрительно смотрело на сношения своих подданных с русскими, а принятие православия рассматривало как отказ от своей национальности. /Отчет о состоянии и деятельности миссии... - С. 3./

Принять православие значило для китайца отказаться от возможности вернуться на родину, где остались семья, родственники (китайцам запрещено было выезжать из страны с женами и детьми). На это могли решиться немногие. К тому же общинность, артельная сплоченность китайцев, обус­ловленная их типом цивилизации, не позволяли им нарушать традиции и стереотип поведения, принятые в китайском обществе. Анализируя взаи­моотношения русских и китайцев на Дальнем Востоке России во второй половине XIX века, китаевед В.Г. Дацышен справедливо отмечает, что "китайцы полностью сохранили свое традиционное мировоззрение, они отчасти продолжали считать Приамурье своей землей, на которой из ми­лости разрешили поселиться русским. Подчинение "северным варварам" не впервые случалось в истории Китая и никогда еще не меняло сущности "китайского миропорядка". Китайцы во всем остались китайцами, час­тью "Великого Китая". Русские остались русскими". /Дацышен ВТ. Уссурийские купцы. Судьба китайцев в дореволюционной России // Родина. - 1995. - № 7. - С. 57./

В результате сложилась ситуация, при которой русские власти не поощряли миссионерскую деятельность среди китайского населения, так как это способствовало закреплению китайцев на русском Дальнем Вос­токе, а китайские власти прямо препятствовали ей.

В таких условиях провал миссии был предрешен, а результат факти­чески оказался нулевым, о чем свидетельствуют и отчеты священников об итогах деятельности среди китайского населения.

/Таблица составлена по: РГИА ДВ. - Ф. 1009. - Оп. 3. - Д. 5, 7, 10, 149, 270; РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 1671, 1449; Оп. 440. - Д. 1262./

Подобная ситуация сохранилась и в начале XX века.

Совершенно иначе складывалась миссионерская деятельность русской православной церкви среди пришлого корейского населения. По мнению корейского историка Ли Кван Гю, корейская миграция в северном направ­лении - в Россию и Китай - началась в 1860-х годах. В 1863 году в Россию переселилось 13 корейских семей, которые поселились в Посьетском райо­не Уссурийского края, и с каждым годом число переселенцев росло. / Ли Квангю (правильнее Ли Кван Гю. — А. И.) Корейская диаспора в мировом контексте // Этнографическое обозрение. - 1993. - № 3. — С. 28./

Приведем данные о динамике прироста корейского населения в Посьетском районе за 30 последних лет XIX века.

/Ведомость о годах оснований корейских селений и количестве дворов и душ в период 30-ти лет в Посьетском участке // Владивостокские епархиальные ведомости. -1904. - № 7. - С. 147./

Данные таблицы свидетельствуют о том, что корейцы в отличие от китайцев покидали свою родину целыми семьями и даже деревнями в надежде найти постоянное место жительства на русском Дальнем Востоке. Первая волна корейцев в 60-80-е годы (наиболее крупная по данным таблицы) была вызвана социально-экономическим кризисом в Корее во вто­рой половине XIX века и резким обнищанием крестьянства в результате неурожаев, малоземелья и злоупотребления чиновников королевства в области налоговой политики. Иммигранты были главным образом выход­цами из северо-восточной части Корейского полуострова, очень горис­той и малопригодной для сельскохозяйственного производства. /Ли Кван Гю. Корейская диаспора... - С. 28./

Вторая крупная миграция корейцев, вызванная аннексией Кореи Японией в 1910 году, началась во втором десятилетии XX века. Японское прави­тельство стало переселять часть своего населения во вновь присоединен­ную провинцию. Туземное население оттеснялось к северу, и часть его стала переходить на русскую территорию. /История Кореи с древнейших времен до наших дней. - М., 1974. - Т. 1. - С. 419./ Общая численность корейс­кого населения на юге Дальнего Востока составила в 1897 году 26159 че­ловек, а в 1911г. - 59577 человек. /Азиатская Россия. - СПб., 1914. - Т. 1. - С. 79-80./

Наплыв корейского населения в Уссурийский край во второй половине XIX - начале XX веков вызвал определенное беспокойство общественно­сти. Периодическая печать того времени поднимала вопрос о "засилии желтой расы" на Дальнем Востоке, видя в ней угрозу стратегическому положению приграничных территорий. /Панов А.А. Желтый вопрос на Дальнем Востоке // Сибирские вопросы. – СПб 1909. - № 49-50./ "Если бы переход корейцев в русское подданство происходил в европейской России, где корейцы, раст­воряясь в массе русского населения, могли бы относительно скоро ассими­лироваться, то вопрос стоял бы иначе, - писала читинская газета "Думы Забайкалья". - Но корейцы заселяют окраину, слишком бедную русским элементом, с одной стороны, а с другой, являющуюся пограничным оп­лотом на случай внешних осложнений. Это последнее обстоятельство особенно важно". /Цит. по: Недачин СВ. К вопросу о принятии корейцев в христианство и в русское подданство. - СПб., 1913. - С. 5./

Заселение корейцами Посьетского района, пограничного с Кореей, первоначально было признано вредным. По распоряжению генерал-губернатора Н.П. Синельникова их стали переселять вглубь страны по ре­кам Суйфун, Шуфан, Лефу, Май-хе. В 1878 году около 500 корейцев было направлено в Амурскую область, где они образовали село Благословен­ное. Из Посьета было вывезено четыре партии переселенцев. Учитывая бедственное положение корейцев, умиравших от голода, администрация Приморской области выделила на каждого переселенца по одному пуду ржи для посева и по одному пуду муки.  /Краткий очерк развития миссионерского дела среди корейцев Южно-Уссурийского края. — Владивосток, 1904. — С. 5./

Всего на переселение корейцев на Амур было израсходовано 12 тысяч рублей. / Кабузан В.Н. Дальневосточный край... - С. 94./  Этот опыт оказался слиш­ком дорогим, и дальнейшее переселение корейцев в Амурскую область было прекращено.

В целом же русское правительство благосклонно относилось к переселению корейцев на Дальний Восток и, в частности, в Приморскую об­ласть. Это было вызвано необходимостью быстрого развития сельскохо­зяйственного производства для обеспечения значительного военного кон­тингента. П.Ф. Унтербергер отмечал, что "в первые годы после присоеди­нения края к России хлеб в виде ржаной муки доставлялся контрагентом Пализиным морским путем из Кронштадта... Тогда пуд ржаной муки обхо­дился с доставкой в Приморскую область с лишком два рубля". /Унтербергер П.Ф. Приморская область, 1856-1898 гг. - СПБ., 1900. - С. 137./

 Сибир­ский комитет, признавая необходимость скорейшего обеспечения продо­вольствием "сухопутных и морских команд" на Дальнем Востоке, пришел к выводу о необходимости "допустить к населению там некоторых инос­транных переселенцев для развития местной производительности края". /Цит. по: Максимов С. На востоке. Поездка на Амур в 1860-1861 гг. Дорожные заметки и воспоминания -СПб., 1864. - С. 268-272./

Корейцы как нельзя лучше подходили для этих целей. Неприхотливые, дисциплинированные, желающие доказать свою нужность местным властям, они брались за любую работу, разрабатывали самые неудобные земли.

П. А. Столыпин в своей "Записке о поездке в Сибирь в 1910 году" отме­чал, что сельскохозяйственный опыт корейцев в условиях дальневосточ­ных климатических и почвенных особенностей мог бы стать образцом для русских переселенцев. /Цит. по: Недачин СВ. К вопросу о принятии корейцев... - С. 11-12./

Учитывая все эти обстоятельства, в 1894 году при генерал-губернаторе Духовском корейцы, переселившиеся на русский Дальний Восток до 1884 года, были приняты в русское подданство. Также решено было не препят­ствовать корейской колонизации Посьета и низовьев Амура, но все усилия употребить "на скорейшее обрусение неродственного элемента". /Краткий очерк развития миссионерского дела... - С. 6./  Есте­ственно, эта задача была возложена на дальневосточное духовенство.

Миссионерство среди корейцев облегчалось их желанием креститься, стать "русским" по вере. Они всеми силами старались сродниться с новым Отечеством, слиться с русским населением и закрепиться на русском Дальнем Востоке. Современники отмечали, что "корейцы легко культи­вируются, легко воспринимают обычаи и порядки того народа, среди ко­торого живут: они легко расстаются со своими верованиями... Они не чуждаются русских, напротив, любят русскую жизнь, им нравятся рус­ские постройки, обычаи и одежда, они легко подчиняются нашим законам и властям и скоро выучиваются говорить по-русски". /Максимов А.Я. На Далеком Востоке. - С. 111./ Прибывший в Южно-Уссурийский край начальник Пекинской миссии архимандрит Палладий также отмечал в 1870 году, что "корейцы с охотою присоединяются к православию. Желая пользоваться всеми правами русских подданных". /Амурская духовная миссия в 1870 году // Прибавления к Иркутским епархиаль­ным ведомостям. - 1871. - № 34. - С. 657./

Крещение корейцев началось с 1865 года. Тогда для них еще не было создано специального миссионерского стана, и крещением занимался иеромонах Валериан, исполняющий должность приходского священника во Владивостоке. / Извлечение из отчета о состоянии Камчатской епархии в 1868 году... - С. 177./

Резкий приток корейского населения в Южно-Уссурийский край в 1869 году вызвал необходимость создания Южно-Уссурийского стана для корейцев, который располагался в селе Никольском. В 1871 году здесь уже действовало два миссионера - иеромонах Тихон и миссионер из Перм­ской епархии Василий Пьянков. /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 422. - Л. 38об./ В 1872 году ставка миссионера была открыта во вновь образованном селе Благословенном. Сюда для выпол­нения миссионерских обязанностей был направлен священник Иоанн Гомзяков. /Там же. Д. 473. - Л. 18./

О быстром развертывании миссионерской деятельности среди корейцев свидетельствует постоянный рост числа станов, о чем мы упоминали выше. Для совершения богослужений среди корейского населения в 60-х годах XIX века в селении Нижнее Янчихэ была построена первая православная часовня. Затем в 1872 году часовню воздвигли в селе Корсаковском во имя святителя Иннокентия Иркутского, а в следующем году - в селе Кроуновке во имя Покрова Пресвятой Богородицы." /Краткий очерк развития миссионерского дела среди корейцев Южно-Уссурийского края. - Владивосток, 1904. - С. 11./ За строительством часовень следили корейские старшины Петр Цой и Павел Тян. Для построй­ки они собрали 194 рубля и от миссии получили пособие 134 рубля, ико­ны и небольшой колокол". /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 473. - Л. 26 об/

Корейская часовня на вид ничего общего не имела с русскими часовнями. Выстраивали ее в виде фанзы. Стены ее были обмазаны глиной, а крыша покрыта соломой. Ни о каком эстетическом воздействии "церков­ного благолепия" на некрещенных здесь говорить не приходится. Но епис­коп Вениамин был рад и тому, что корейцы изъявляют желание иметь здания для богослужений. /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 473. - Л. 26 об., 31./

Первая церковь для корейцев была заложена в 1872 году в селении Янчихэ на средства, выделенные генерал-губернатором Восточной Сибири. В начале XX века церкви имелись уже во всех корейских приходах, причем корейцы в отличие от новокрещенных аборигенов брали обяза­тельства содержать причт на свои средства. /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 786. - Л. 19./ Это обстоятельство не всегда благотворно влияло на миссионерскую деятельность. Учитывая законо­послушность корейцев и восприятие ими миссионера как русского на­чальника, некоторые священники начинали вымогать у них деньги за кре­щение и требоисправления. Так возник конфликт между миссионером Ильей Пляскиным со своей паствой в селе Корсаковском в 1883 году. "Корейцы жаловались на миссионера, обвиняя его в жестокости и корысто­любии",- пишет в отчете в Синод Камчатский епископ. Несмотря на знание миссионером корейского языка, пришлось переводить его в другой стан. /Там же. Д. 1027. - Л. 30 об./

В целом же отношения между корейцами и миссионерами не вызывали беспокойства у епархиального начальства. В отчетах Камчатской епархии отмечалось, что "корейцы усердно посещают церковь и с уважением от­носятся к назиданиям миссионеров, чем могут послужить примером для русских". /Там же. Д. 786. - Л. 19./ Первоначально миссионеры вели свою деятельность через корейских старшин. Они организовывали помощь священникам в миссионерских разъездах, собирали для проповеди некрещенных, распространяли среди населения христианскую литературу. Особенно усердно помогал мисси­онерам старшина Петр Цой. Под его руководством было построено в Уссурийском крае две часовни, открыта школа в селе Корсаковском. За заботливость о "благосостоянии и просвещении корейцев он был пожа­лован двумя шитыми золотом кафтанами"./Там же./

В начале XX века миссионеры стали создавать среди корейцев кружки ревнителей благочестия, находя себе помощников из истинно верующих людей. Во Владивостоке было образовано общество Святого Михаила, поставившего себе задачу "содействия корейцам в деле их обращения в православие и принятия ими русского подданства". /Недачин СВ. К вопросу о принятии корейцев .. - С. 5./ Среди доброволь­ных помощников миссионеров появились и женщины. В отчете православного миссионерского общества за 1914 год отмечались Ольга Ива­новна Ким и Марья Павловна Цой, которые подготовили к крещению более 100 человек из вновь прибывших корейцев. /Всероссийское православное миссионерское общество в 1914 году. - М, 1916. -С. 133./

Особенно важное значение корейцы придавали изучению русского языка. Они охотно отдавали своих детей в миссионерские школы и даже сами обращались к епархиальным преосвященным с просьбой об открытии у них начальных учебных заведений. В результате такого отношения корейцев к образованию количество учащихся корейцев в миссионер­ских школах было самым значительным среди "инородческого" населе­ния юга Дальнего Востока.

Динамика роста численности миссионерских школ и числа учащихся у корейцев выглядит следующим образом.

/Таблица составлена по: РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 473. - Л. 42; Д. 932. - Л. 41об.; Д. 959. - Л. 27; Д. 1620. - Л. ЗОоб.; Всероссийское православное миссионер­ское общество в 1895 году. — М., 1896. — С. 38; Всероссийское православное миссионерское общество в 1906 году. — М., 1907. - С. 58.; Всероссийское православное миссионерское общество в 1914 году. - М., 1916. - С. 129, 136/

Значительный рост школ для корейцев на рубеже XIX - начала XX веков объясняется несколькими причинами. После получения русского под­данства во второй половине 80-х годов XIX века корейцы почувствовали себя увереннее и перестали опасаться выселения из России. Кроме того, к концу XIX века их финансовое состояние вследствие успешного разви­тия сельскохозяйственного производства значительно улучшилось. У них появились возможность и желание открывать школы за свой счет и содер­жать детей в пансионах при миссионерских школах.

Немалую роль в развитии сети церковно-приходских школ во Владивостокской епархии сыграл епископ Евсевий. Он уделял много времени и внимания миссионерскому делу, развитию церковно-приходского обра­зования среди новокрещеных. Из 32 школ, существовавших у корейцев на юге Дальнего Востока, 30 было открыто во Владивостокской епархии, из них четыре школы двухклассных (шесть лет обучения) и 26 - одноклассных (четыре года обучения). /Всероссийское православное миссионерское общество в 1914 году. — М., 1916. - С. 136/

Миссионеры прилагали определенные усилия для воспитания из подрастающих корейцев миссионеров или учителей миссионерских школ. Однако для этого надо было отправлять детей в Благовещенск или Иркутск, на что родители шли неохотно.

В 1882 году только два корейских мальчика было отправлено для обуче­ния в Благовещенское духовное училище. /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 1027. - Л. З6 об./ В 1881 году в село Благословенное вернулся из Иркутска Степан Ким, окончивший учительскую семи­нарию. Он стал одним из первых учителей из "инородцев" на Амуре. /Там же. Д. 932. - Л. 41об./
С его помощью на корейский язык было переведено Евангелие, а также Литургия И. Златоуста. Письменные копии этих переводов были розданы жителям села Благословенное. /Там же. Д. 1005. - Л. 27./

В начале XX века переводами религиозной литературы на корейский язык стали заниматься профессора Владивостокского Восточного инсти­тута. На заседании Владивостокского епархиального комитета миссио­нерского общества, членом которого являлся директор Восточного инсти­тута A.M. Позднеев, было решено перевести на корейский язык Молит­вослов и рассказы из священной истории. /Всероссийское православное миссионерское общество в 1900 году. - М., 1901. - С. 45./  К 1902 году инспектором Восточного института Г.В. Подставиным был отредактирован и подготов­лен к печати перевод начальных молитв. Издание сборника брала на себя русская православная миссия в Сеуле. /Отчет Владивостокского епархиального комитета православного миссионерского общества за 1902 год // Владивостокские епархиальные ведомости. - 1903. - № 7. - С. 138./

Таким образом, формы и методы миссионерской работы среди корейцев ничем не отличались от общепринятых норм русской православ­ной церкви во второй половине XIX - начале XX веков. Отличие состояло в более благоприятных условиях миссионерской деятельности в Примор­ской области. К ним надо отнести в первую очередь заинтересованность корейцев в крещении, а также поощрение и финансовую поддержку мис­сионерской деятельности среди этой категории населения со стороны даль­невосточной администрации. К тому же население было оседлым, земле­дельческим, располагалось по берегам рек. Миссионерам не составляло большого труда посещать корейские селения по нескольку раз в год с целью православной пропаганды и крещения.

Мы проанализировали итоги миссионерской деятельности среди оседлых корейцев, принявших русское подданство и проживающих в районе девяти миссионерских станов Владивостокской епархии. Именно на ее территории сосредоточилось основное корейское население. Вторая крупная иммиграционная волна с 1910 года в данном случае в расчет не бра­лась. Количественные показатели миссионерской работы среди указан­ной категории корейского населения были довольно высокими.

/Таблица составлена по: Всероссийское православное миссионерское общество в
1900, 1906, 1914 годах... - С. 44, 58, 132-133; Владивостокские епархиальные
ведомости. - 1903. - № 8. - С. 169./

Данные таблицы свидетельствуют о постоянной тенденции увеличения числа новокрещенных. В среднем крестилось от 859 до 986 человек в год, причем на одного миссионера приходилось 78-89 новокрещенных. Последний показатель позволяет предположить, что при довольно благо­приятных условиях деятельности миссионер за год мог основательно объяс­нить готовившимся принять новую веру ее догматы и убедить их в пре­восходстве православия.

Миссионер Янчихэнского стана Григорий Прозоров писал в 1903 году: "Корейцы охотно принимают православие и, более того, русский образ жизни. Школа среди корейцев является самым могучим средством для приобщения их не только к вере, но и к русскому языку и культуре. Факти­чески уже в каждой семье найдется один-два человека, говорящих по рус­ски. Русский костюм начинает преобладать над национальным корейским, по которому сами же корейцы отличают "заграничных" от местных". /Отчет Владивостокского епархиального комитета православного миссионерского об­щества за 1902 год // Владивостокские епархиальные ведомости. - 1903. - № 8. - С. 167./

Постепенно среди корейцев начали распространяться русские праздники (как правило, православные). Корейская молодежь охотно встреча­ла их вместе с русскими. Корейцы стали регулярно посещать церковь, венчать браки, ходить на исповедь и причащаться.

Из 5543 крещенных корейцев у исповеди в 1900 году было 2055 чело­век, что составило 37 процентов крещенного населения. В 1903 году этот процент увеличился до 48,8 процента. /Всероссийское православное миссионерское общество в 1900 году. — С. 44; Вла­дивостокские епархиальные ведомости. - № 8. - С. 169./ Таким образом, около половины крещенных корейцев соблюдали обрядность русской православной церкви, и духовенство причисляло их к истинно верующим.

Действительно, часть корейского населения проникалась идеями пра­вославия. Среди них появились корейские проповедники и миссионеры. По свидетельству И. Восторгова, на пастырских курсах во Владивостоке обучались три корейца-священника Ким, Пак и Огай. Они крестили во Владивостоке до 500 корейцев. /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 440. - Д. 1274. - Л. 24./

Однако нельзя игнорировать тот факт, что многие корейцы принимали православие формально, из своекорыстных интересов. Это явление вы­нуждены были отмечать в своих рапортах сами миссионеры. Несмотря на то, что с корейцев брали письменные обязательства исповедывать пра­вославие до конца жизни, многие из них забывали не только свои христи­анские имена, но даже время крещения и имя миссионера. /РГИА ДВ. - Ф. 1009. - Оп. 3. - Д. 270. - Л. 102./

Священник Нагибовской Александро-Невской церкви Филипп Петелин с сожалением писал, что "в корейцах весьма заметна неискренность к православной вере". /Там же. Л. 44./ Своеобразным испытанием религиозной искрен­ности корейцев стала русско-японская война. Неудачи русской армии и возможность вторжения японцев в Приморский край с моря и с террито­рии Северной Кореи вызвали у корейцев сильное беспокойство. j Миссионеры отмечали в 1905 году: "Военные наши неудачи неблагоприятно повлияли на корейцев, уронили в их глазах авторитет русского имени, возбудили в них недоверие ко всему русскому, а также и к их вере. Боясь японского нашествия, они стали скрывать свою принадлежность к христианству". / Всероссийское православное миссионерское общество в 1905 году. - М., 1906. - С. 38./  Это заставляет нас согласиться с мнением японской га­зеты "Хоци" за 1910 год, где говорилось, что "причина распространения христианства среди корейцев столь быстрыми темпами объясняется не глубокой верой в новую религию, а той выгодой, которую они получают с крещением". /Цит. по: Недачин СВ. К вопросу о принятии корейцев... - С. 5./

Тем не менее если рассматривать миссионерскую деятельность рус­ского духовенства среди корейцев как русификаторскую, то надо отме­тить ее значительный успех. Трудно переоценить ту роль, которую сыграли священники, помогая корейцам адаптироваться в новых условиях чужой им страны, усваивать идеологию и традиции, культуру и историю России.

Внутренняя миссия

Деятельность внутренней миссии на юге Дальнего Востока свое организационное оформление получила только в конце XIX века. Как выше отмечалось, она была крайне малочисленной, что было обусловлено не только нехваткой квалифицированных кадров миссионеров, но и особым отношением правительства и местных властей к старообрядцам и сектан­там, переселявшимся в Приамурский край. Учитывая потребности засе­ления и освоения вновь присоединенных территорий, местная админист­рация вопреки желанию епархиального начальства была заинтересована в переселении на Дальний Восток этого "неблагонадежного элемента". Своей хозяйственной хваткой, трудолюбием и энергией старообрядцы и сектанты славились по всей России. Именно эти качества и привлекали к ним внимание дальневосточного начальства. По свидетельству Г.П. Михай­лова, "для колонизации Приамурья и Приморья с его громадными про­странствами почти без оседлого населения, с дикими лесами, полным бездорожьем нужны были предприимчивые, выносливые люди. Сектанты более предприимчивы, знают ремесла, занимаются промышленной дея­тельностью". /Михайлов ГП Староверы как колонизаторы Уссурийского края // Сибирские вопросы. - 1905. - № 1. - С. 247./ Генерал-губернатор Восточной Сибири М.С. Корсаков отмечал, что необходимо поощрять переселение старообрядцев на Амур, "ибо они дают более других надежды на их прочное водворение, что имеет несравненно большее значение для развития Приамурья, чем их религи­озные взгляды". /Цит. по: Сердюк М.Б. Религиозные переселения на юге Дальнего Востока // Даль­ний Восток России в контексте мировой истории: от прошлого к будущему: Мате­риалы международной научной конференции. - Владивосток, 1997. - С. 242./  Он даже предлагал предоставить им свободу вероиспо­ведания (за 40 лет до официального указа о свободе совести), чтобы при­влечь "раскольников" на Дальний Восток. /РГИА. - Ф. 1284. - Оп. 219. - Д. 34. - Л. 1./ В 1860 году было утверждено положение, по которому старообрядцы и сектанты (кроме скопцов) могли переселяться на Дальний Восток и записываться в городские сословия. /Там же. Д. 89. - Л. 1-2./ Переселению религиозных оппозиционеров в Приамурский край, по мне­нию дальневосточных историков В.Ф. Лобанова и М.Б. Сердюк, содей­ствовала более гибкая государственная вероисповедная политика. Учи­тывая потребности осваиваемого края, раскольникам и сектантам в При­амурье были предоставлены значительные свободы в отправлении куль­та, многие правовые ограничения здесь не практиковались, и практиче­ски не было преследований по религиозным мотивам. /Сердюк М.Б. Религиозная жизнь Дальнего Востока (1858—1917гг): Автореф. дис.канд. ист. Наук - Владивосток, 1998. - С. 19-20; Лобанов В.Ф. Старообрядчество на Дальнем Востоке (вторая половина XIX - начало XX вв.) // Очерки истории родного края. - Хабаровск, 1993. - С. 144./  Указ 1905 года "Об укреплении начал веротерпимости", с восторгом принятый старооб­рядцами центральной России, на Дальнем Востоке фактически только легализовал и так достаточно свободную религиозную жизнь "расколь­ников". Протоиерей Восторгов, посланный в 1911 году на Дальний Восток для инспекции миссионерского дела, с возмущением писал в Синод, что гражданское начальство в Приамурском крае "обнаруживает не только простую терпимость к расколу, но и видимое внимание и благоволение". /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 440. - Д. 1274. - Л 12/

Следствием такой политики был быстрый численный рост старообрядцев и сектантов на юге Дальнего Востока. Мы не ставили перед собой задачи изучения переселенческого движения на Дальний Восток, мест выхода и формирования различных толков и сект. Это тема отдельного исследования. К ней только начинают приступать дальневосточные историки. /Лобанов Б.Ф. Старообрядчество на Дальнем Востоке (Вторая половина XIX - начало XX вв.). Проблемы и задачи исследования // Дальний Восток в контексте мировой истории: от прошлого к будущему: Материалы международной научной конференции. - Владивосток, 1997 - С. 245-249, Кобко В.В. Старообрядческое население Приморья (к постановке вопроса) // Этнические и социально-культурные процессы у народов СССР. - Омск, 1990. - Кн. I. - С 41-43/

Процесс формирования и функционирования старообрядческого и сектантского населения на юге Дальнего Востока нас интересует в порядке определения масштабности задач внутренней миссии и условии, в которых протекала ее деятельность.

Первые дальневосточные сектантские общины начали появляться в Приамурье с конца 1859 года. Это были ссыльные поселенцы, подверженные наказанию за пропаганду своих взглядом и совращение в раскол православных. / Амурская область. Природа. Экономика. Култура. История. - Благовещенск, 1974. - С. 391./ В дальнейшем лояльная политика приамурских чиновников и широкие возможности хозяйственной деятельности привели к добровольному переселению старообрядцем и сектантов на Дальний Восток. Епархиальное начальство с тревогой следило за численным ростом "раскольников". По отчетам Камчатской епархии прирост старообрядческого и сектантского населения на юге Дальнего Востока выглядит следующим образом.

Причем епархиальная статистика показывает большую численность старообрядцев и сектантов на Дальнем Востоке, чем официальная перепись 1897 года. /Таблица составлена по: РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. Д. 877, - Л. 24; Д. 1005. - Л. 51; Д. 1027. - Л. 37об.; Д. 1562. - Л. 36; Д. 1671. - Л. 18./  Это и понятно. Политическая ситуация в России при­учила религиозных диссидентов скрывать свое настоящее исповедание. О значительной неточности в определении численности старообрядцев и сектантов писали в начале века А.С. Пругавин и П.А. Рубакин. /Рубакин Н.А. Россия в цифрах. Страна. Народ. Сословия. Классы. Опыт статисти­ческой характеристики сословно-классового состава населения русского государства (на основании официальных и научных исследований). — СПб., 1912. - С. 76-77; Пругавин А.С. Старообрядчество во второй половине XIX века. - М., 1904. - С. 25/ К тому же, как справедливо заметил В.Ф. Лобанов, в условиях постоянной коло­низации и миграции старообрядцев, разбросанности селений на огром­ных пространствах таежных дебрей ни духовные, ни гражданские власти не могли располагать сколько-нибудь точной информацией о численнос­ти этой категории населения. / Очерки истории родного края... - С. 131./

Большая часть старообрядцев и сектантов оседала в Амурской области. Официальная статистика давала следующую картину их расселения по областям.

/Таблица составлена по: Азиатская Россия. — Т. 1. — С. 241—242; ГАСО. - Ф. 24-и. Оп. 1. - Д. 2. - Л. 1; Д. 28. - Л. 18-20./

Если старообрядцы как земледельческий слой населения расселялись в основном в отдаленных местах Амурской и Приморской областей, пригодных для занятия сельским хозяйством, то сектанты, занимающиеся в основном торговым и промышленным предпринимательством, селились в городах. В 1896 году в Благовещенске проживало молокан 4041 человек, духоборов, прыгунов и баптистов —1191, субботников - 154 и хлыстов -пять человек. /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 1620. -Л. 34./

Старообрядческий мир на Дальнем Востоке был довольно пестрым. Старообрядцы распадались на два основных направления - поповщину и беспоповщину. По численности в Амурской области первое место проч­но занимало белокриницкое согласие, на втором месте - поморское со­гласие, на третьем - часовенное и на четвертом - ветковское и дьяконовское согласия. В Приморье наибольшим вниманием пользовалось по­морское и федосеевское согласия. Прочные позиции были и у часовен­ных. /Лобанов В.Ф. Старообрядчество на Далйнем Востоке... - С. 249./ На Сахалине большинство старообрядцев относилось к федосеевскому согласию. /Мельников В. Дальний Восток. Амурская область и остров Сахалин. - М, 1909. - С. 26./

Таким образом, благодаря переселенческой политике правительства перед дальневосточным духовенством наряду со сложными задачами "просвещения светом христовым инородцев" встала проблема со старообрядцами и сектантами, которая усложнялась лояльностью к ним мест­ных властей. Здесь необходимо оговориться. Хотя в миссионерской дея­тельности среди "раскольников" священники не могли опереться на силу закона и полицейского аппарата, однако вопросы старообрядческой и сектантской пропаганды и случаи уклонения от православия по-прежнему оставались не только в ведении епархиального начальства, но и полиции. Об этом свидетельствуют уголовные дела, возбужденные по представле­нию духовной консистории. Так, в 1874 году было открыто уголовное дело крестьянина Е.А. Бабушкина за переход из православия в старообряд­ческую секту. /РГИА ДВ. - Ф. 1009. - Оп. 2. - Д. 31. - Л. 1-16./ В 1879 году был арестован полицией появившийся в Амурской области ссыльнопоселенец Иаков, который выдавал себя за священника, рукоположенного якобы Тобольским белокриницким епископом Савватием. Иаков прибыл на Амур с походной церковью, антимин­сом и богатой церковной утварью, чем вызвал доверие не только у "рас­кольников", но и у православных. /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 835. - Л. 28-28об./ После полицейского расследования этот лжесвященник был выслан в Иркутскую губернию на место своего поселения.  /РГИА. - Ф. 1284. - Оп. 219. - Д. 19. - Л. 3./

После 1905 года ситуация изменилась. За пропаганду своих взглядов перестали преследовать не только старообрядцев и старорусских сектан­тов, но и представителей "вредных сект". В 1910 году миссионерскую поездку по Дальнему Востоку совершил баптист Павлов. В Благовещен­ске и Хабаровске он проводил многолюдные собрания среди православ­ных, и нигде не встречал противодействия местных властей. /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 440. - Д. 1274. - Л. 21./

В условиях, когда дальневосточные миссионеры в отличие от миссионеров центральных губерний были лишены привычной полицейской опо­ры, особенно требовалось наличие хорошо подготовленных противораскольнических кадров. Но их-то как раз на Дальнем Востоке и не было.

Деятельность двух миссионеров - одного противораскольнического, а другого противосектантского, - конечно, не могла обеспечить успеха миссии. У приходского духовенства из-за обширности приходов тоже не было возможности активно включиться в работу по обращению старооб­рядцев и сектантов в православие. В их функции входил контроль за своей паствой с целью предотвращения отпадения в "раскол".

Работа миссионеров среди старообрядцев была затруднена рядом объективных и субъективных причин. К ним надо отнести особенности расселения старообрядцев по территории Приамурского края, своеобразие их менталитета и социальной организации.

Большинство старообрядцев предпочитало жизнь замкнутую. Они селились отдельно от православных, подальше от начальства. Многие их селения, особенно в Приморье, были отрезаны от других населенных пунктов непроходимой тайгой и горными хребтами. Подчас к старообрядче­скому селению можно было добраться только вьючной тропой. /Очерки истории родного края... - С. 132./ Такое расселение старообрядцев затрудняло, если не делало невозможным, по­сещение их миссионерами. Если же старообрядцы по воле гражданского начальства вынуждены были селиться на территории православного при­хода, то они старались всячески избегать встреч с приходским священни­ком. Выполняя подводную повинность, им приходилось возить от своей деревни до другой разъезжающего по приходу священника. В этих случаях, по свидетельству современника, они "лишь только прослышат о его приближении, как уже держат запряженную, совершенно наготове ло­шадь. Они стараются выпроводить священника из своего селения, едва только он покажется". /Михайлов Г.П. Староверы как колонизаторы Уссурийского края'// Сибирские вопросы. - 1905. - № 1. - С. 254./

Замкнутость, недоверие и враждебность к окружающему миру составляли особые черты психологии старообрядцев. В.Ф. Миловидов справедливо отмечал, что "значительная часть старообрядчества продолжала и в конце XIX века придерживаться доктрины о "воцарении антихри­ста". /Миловидов В.Ф. Старообрядчество в прошлом и настоящем. - М., 1969. - С. 59/ В их среде по-прежнему бытовали самые дикие суеверия и пред­рассудки. Фанатично убежденные в правоте своего мировоззрения ста­рообрядцы не желали вступать ни в какие контакты с миссионерами, от­носились к ним как к слугам антихриста. К тому же они боялись, что миссионер донесет о них начальству и их затаскают по судам. "В пред­ставлении сектанта, - говорил миссионер М. Новоселов, - православный миссионер отождествляется с гонителем, от беседы с которым он уклоня­ется из боязни оказаться в руках полицейского или судебного чиновни­ка". /Цит. по: Милюков ПН. Очерки по истории русской культуры. - М., 1994. - Т. 2. - Ч. 1. - С. 200./ Миссионеры не раз отмечали в своих отчетах, что им не удалось побеседовать со старообрядцами, так как они игнорировали устраивае­мые для них публичные собеседования. Миссионер Василий Попов в ходе своих разъездов по старообрядческим селениям вынужден был выдви­нуть ультиматум, что он не уедет из деревни до тех пор, пока старообрядцы не явятся к нему на беседу. И даже после этого к нему пришли только начетники, предварительно запретив членам своих общин разговаривать с миссионером. /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 1671. - Л. 13об., 14./ Учитывая жесткую внутреннюю дисциплину и коллективизм старообрядцев, подчинение их своим начетниками, миссионеры пытались установить контакты сначала с последними. Если не удавалось вызвать начетников на устную беседу, они завязывали с ними переписку. Вести религиозные дискуссии со старообрядцами было довольно сложно. Они признавали только авторитетные для них книги, изданные до Никона. Однако в распоряжении дальневосточных миссионеров таких книг не было. /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 1671. - Л. 13об., 14./ Иногда миссионеры шли на хитрость, вырывая из старых богослужебных книг титульные листы и выдавая их за дониконовские. Свиде­телем таких случаев в Восточной Сибири был декабрист Д.И. Завалишин. /РНБ, отдел рукописей. - Ф. 289. Записки декабриста Д.И. Завалишина. - Л. 7./ Такой способ получения источников для бесед с "раскольниками" не мог обеспечить миссионеру уверенности в спорах со старообрядцами, мно­гие из которых знали старые тексты наизусть.

Для обеспечения миссионеров соответствующей литературой Благовещенское братство Пресвятой Богородицы решило в 1897 году на свои средства основать противораскольническую библиотеку. На эти цели было выделено 150 рублей единовременно и решено ежегодно тратить на по­купку книг по 50 рублей. /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 1671. - Л. 16./

Но даже в тех случаях, когда миссионеру удавалось устроить публичное собеседование со старообрядцами и он был вооружен для спора нужными книгами, беседы чаще всего переходили во взаимные оскорбления и ни к чему не вели. Очевидец таких собеседований С. Эфрон (Лит­вин) описал подобное мероприятие в своей книге "Миссионеры и начетники".

"На собеседованиях миссионера со старообрядцами все и всем было заранее известно. Всякий наперед знал, что скажет миссионер и что ответит начетник. Почему же так много народа собиралось на эти беседы? Из спортивного интереса - кто кого? Дело веры превращается в забаву, игру словами, в подсиживание, в устройство ловушек и неожиданных выпа­дов. Противники не жалеют друг друга, нападают с озлоблением, доходя вплоть до личных оскорблений.

- Так ты брак отвергаешь? - добродушно спрашивает миссионер у начетника беспоповца, человека зрелых лет.

- Не признаю.

- А деточки у тебя имеются?

- Трое. Два мальчика и одна девочка.

- Так, так, - добродушно качает головой миссионер. - А скажи, пожа­луйста, а жена у тебя имеется? Был ты женат?

Начетник, разумеется, сконфужен. А миссионер презрительно показывал в сторону начетника.

- Сам признал, дети есть, а жены нет. Какой же он блудник и бесстыдник
Раздается смех среди православных и ропот среди беспоповцев... Но вот задетый за живое беспоповец уже оправился, сорвался с места и выкрикивает на память текст из святоотеческих книг, в которых рисуется внешность дьявола, обросшего длинными волосами, тыча перстами на мис­сионера.

- Это про тебя написано! Ты и есть волосатый дьявол!

- А ты развратник! Блудник!

Перебранка продолжается несколько минут на потеху зрителей. А потом в чайной они будут долго спорить, кто на сей раз взял верх". /Эфрон С. (Литвин). Миссионеры и начетники. - М.. 1908. - С. 36-39./

Итог таких "собеседований" очевиден. Старообрядцы не только оставались при своем мнении, но и озлоблялись на миссионера. Все благие намерения Синода, предписывавшего вести "открытые, проникнутые ду­хом пастырской кротости и растворяемые христианской любовью собе­седования с заблуждающимися", оставались на бумаге. /Правила об устройстве миссий и способе действий миссионеров и пастырей церкви по отношению к раскольникам и сектантам // Церковные ведомости. - 1888. - № 28. Официальная часть./ Истинных проповедников, умеющих вести подобные беседы, в России было очень мало Даже известный миссионер, чиновник по особым поручениям в Синоде В.М. Скворцов вынужден был констатировать в личной беседе: "Я так изверился в силах и средствах своей армии" (миссионеров. - А. И.). /Цит по: Эфрон С. Миссионеры и начетникк. - С. 80-81./ Это замечание Скворцова вполне можно отнести и к работе внутренней мис­сии на Дальнем Востоке. Безответственное отношение миссионеров к своим обязанностям отмечал и И. Восторгов. Оценивая деятельность противораскольнического миссионера Благовещенской епархии о. Папшева, он писал, что тот "малоавторитетен, притом считает для себя унизительным объяснять разницу в двуперстии и трехперстии". /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 440. - Д. 1274. - Л. 10./

Старообрядческие начетники всеми силами поддерживали в общинах негативное отношение к миссионерам. Они использовали любой случай, чтобы подорвать их и так невысокий авторитет. Епископ Евсевий в своем отчете описал конфликт миссионера со старообрядцами, спровоциро­ванный начетниками. Дело было в следующем: в деревне Таровчатке ограбили молитвенный дом старообрядцев, открытый без разрешения вла­стей. На время следствия он был закрыт и опечатан приставом первого участка Амурской области. Прекрасно зная истинную причину закрытия молитвенного дома, начетники обвинили в его закрытии миссионера, показывая тем самым его коварство и двуличие. Напрасно миссионер заверял, что он не имел отношения к этому делу. Лишь когда по его просьбе приехал пристав и объяснил истинную причину временного закрытия молитвенного дома, возмущение старообрядцев улеглось. Но недоверие к миссионеру осталось. / РГИА _ ф 79б. - Оп. 442. - Д. 1671. - Л. 14./

Таким образом, ни методы миссионеров, ни взаимоотношения между миссионерами и старообрядцами не способствовали успеху внутрен­ней миссии. Отношение старообрядцев к официальной церкви оставалось традиционно враждебным. Миссионеры, имея возможность списать свои неудачи на сложные объективные условия миссионерской деятельности в Приамурском крае, не особенно усердно выполняли свою работу.

Миссионерская деятельность среди сектантов встречала еще большее противодействие со стороны последних. До 80-х годов XIX века сектанты, среди которых большинство составляли молокане, вели жизнь замкну­тую, в контакты с православными старались не входить. Это вполне уст­раивало епархиальное начальство, и работа с сектантами ограничивалась беседами и распространением среди них противосектантской литературы, в которой излагалось учение православной церкви о предметах разногла­сий. Однако к концу XIX века сектанты прочно встали на ноги, разбогатели и стали вести более активную общественную жизнь. Епархиальные отчеты отмечали все увеличивающийся вес молокан в хозяйственной жизни края: "Они занимаются всеми наиболее выгодными отраслями промышленно­сти, но всему предпочитают торговлю. Так, торговля мясом с годовым оборотом в 700-800 тысяч находится в руках 15-20 молокан. Хлебная тор­говля почти вся была в их руках. Конкуренцию им могли составить только китайцы. Из семи паровых мельниц в Амурском крае в 1895 году четыре было у молокан, из шести кожевенных заводов - три молоканских. Им принадлежит восемь пароходов на Амуре. Молокане, проживающие в сельской местности, владеют крупными земельными угодьями. Запашка от 40 до 200 десятин у них не редкость". /Там же. Д. 1562. - Л. 39-44./

Богатство молокан и их активное участие в освоении края делало их в глазах гражданского начальства людьми нужными и уважаемыми. Сектанты чувствовали себя на Дальнем Востоке довольно уверенно и могли себе позволить презрительное отношение к православному духовенству. Они добились от местного начальства освобождения от обязанности во­зить "чинов православного духовенства". В результате священники иног­да оказывались в весьма неприятной ситуации. И. Восторгов приводит, например, случай, когда благочинный амурских церквей был вынужден просить лошадей на станции, принадлежащей сектанту. Можно себе представить реакцию священника, когда в ответ он услышал: "...Мы не возим попов и каторжан". /РГИА. - Ф. 796 - Оп. 440. - Д. 1274. - Л. 16./ На судах, принадлежащих молоканам, пра­вославным священникам запрещали вести публичное богослужение. Если в нем в силу обстоятельств возникала необходимость, священнику прихо­дилось на стоянке сходить с корабля вместе с православными пассажира­ми и совершать богослужение на берегу. /Там же. Л. 17./

При таком отношении сектантов к православному духовенству в Приамурском крае говорить о сколько-нибудь успешной миссионерской деятельности не приходится. У миссионеров была другая забота - борьба с распространением сектанства.

В 80-е годы XIX века молоканам разрешили брать в услужение лиц православного исповедования. Находясь в постоянном контакте с сектантами, видя все преимущества их образа жизни, многие православные за­думывались над правильностью своих собственных взглядов. Отпадение от православия в сектантство происходило чаще всего в среде экономи­чески зависимой категории православного населения. Потому миссио­нерам и приходским священникам предписывалось как можно чаще посещать молоканские дома, где по найму работали православные, сле­дить за тем, чтобы они регулярно ходили в церковь, исповедовались и причащались. /Там же. Д. 1671. - Л. 18./

Тем не менее случаи отпадения от православия в сектантство случались регулярно. Священники вынуждены были признать бесплодность своих бесед. Несмотря на то, что в 1884 году Камчатский преосвященный выходил с ходатайством к генерал-губернатору о запрещении малолетним и некрепким в вере православным идти в услужение к "раскольникам", подобного запрета не последовало. /Там же. Д. 1027. - Л. 38./ Единственно, что удалось сделать епархиальному начальству, так это препятствовать строительству молокан­ского молитвенного дома в Благовещенске. Епископ Макарий с удовлетворением отмечал в 1895 году: "Молоканам при всем их весе Святейший Синод не разрешил устроить в Благовещенске молитвенный дом". /Там же. Д. 1562. - Л. 46./

После 1905 года сектанты начали вести пропаганду своих идей открыто. Миссионеры отмечали, что у них находится больше средств на содержа­ние проповедников (до 3000 рублей в год); сектантская литература печа­тается в огромных количествах. Многие сектантские проповедники путе­шествуют с хорами, которые прекрасно поют. /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 440. - Д. 1274. - Л. 20./  Такой организации сектантской миссионерской деятельности православная миссия фактически ничего не могла противопоставить.

Таким образом, для успешной деятельности внутренней миссии на Дальнем Востоке не было никаких предпосылок. Лояльность местной администрации к старообрядцам и сектантам, их экономическая независимость, разбросанность старообрядческих поселений по огромной тер­ритории Приамурского края делали все попытки миссионеров привести "раскольников" в лоно официальной церкви" тщетными.

Учитывая малочисленность кадров внутренней миссии и упорное сопротивление православной пропаганде со стороны старообрядцев и сектантов, итоги миссионерской деятельности нетрудно предугадать. В цифрах они выглядят следующим образом.

/ Таблица составлена по: РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 323. - Л. 18об; Д. 422. - Л.
18; Д. 577. - Л. 19; Д. 786. - Л. 27об; Д. 877. - Л. 24об.; Д. 932. - Л. 43; Д. 959. - Л.
37об.; Д. 1005. - Л. 53об.; Д. 1027. - Л. 39; Д. 1562. - Л. 35; Д. 1620; РГИА ДВ. - Ф.
1009. - Оп. 3. - Д. 183. - Л. 16./

Статистические данные убедительно свидетельствуют о практическом провале внутренней миссии на Дальнем Востоке. Причем сектантская среда практически не реагировала на проповеди православного духовенства. Незначительный переход старообрядцев в православие, судя по клировым ведомостям, чаще всего был связан с браками между православ­ными и старообрядцами. В таких браках исход мог быть двояким. Либо один из супругов переходил в православие, либо другой становился пос­ледователем старообрядческого толка. В первом случае миссионер в свой актив записывал победу над "расколом", во втором предпринимал соот­ветствующие меры "духовного вразумления", впрочем без особого ус­пеха. В своих рапортах миссионеры отмечали, что "раскольники" при заключении браков с православными часто обращались в православие формально и после бракосочетания "вновь отходили к "расколу". /РГИА ДВ. - Ф. 1009. - Оп. 3. - Д. 10. - Л. 250./

Слабая деятельность внутренней миссии на юге Дальнего Востока особенно ярко проявляется на фоне общероссийских показателей миссионерской деятельности среди старообрядцев.

/ Данные для сравнительного анализа взяты из обзора деятельности ведомства православного исповедания за время царствования императора Александра III. - СПб.,1901. - С. 310./

Причем на Дальнем Востоке практически не было перехода в православие на правах единоверия, в отличие от других российских епархий. В Приамурском крае была одна единоверческая церковь. /РГИА ДВ. - Ф. 1009. - Оп. 3. - Д. 82. - Л. 7-11./ Но дальневос­точные старообрядцы не доверяли ни единоверческому священнику, ни единоверческим книгам.

Таким образом, миссионерская деятельность Русской православной церкви на юге Дальнего Востока, как и в других регионах империи, определялась установками центральной власти и рассматривалась ею как составная часть колониальной политики. Однако, учитывая специфичность политической и социально-экономической ситуации на Дальнем Востоке, правительство и местные власти заняли по отношению к право­славной миссии двоякую позицию. С одной стороны, официально при­знавалось, что распространение на все население новоприсоединенной территории единой православной идеологии будет идеальным фактором закрепления русского присутствия в крае. Но в то же время утилитарные государственные задачи быстрого заселения и освоения Дальнего Востоку требовали от правительства более гибкой политики по отношению к скла­дывающейся поликонфессиональной ситуации в регионе, что поставило в крайнее затруднение внутреннюю миссию церкви.

Веротерпимая политика приамурской администрации по отношению к старообрядцам и сектантам, обусловленная их колонизаторскими способностями, фактически лишила миссию государственной поддержки. В результате число миссионеров было явно недостаточным, а их низкая ква­лификация не позволяла вести продуктивную пропаганду православия сре­ди "раскольников" без опоры на полицейский аппарат. Психологические особенности старообрядцев и сектантов, их фанатичная убежденность в истинности своих религиозных взглядов, общинный характер социальной организации со строгой внутренней дисциплиной, расселение старооб­рядцев в труднодоступных таежных местах, видная роль сектантов в хозяй­ственной жизни края - вот те препятствия, с которыми неумолимо сталкивался миссионер и которые преодолеть был не в силах. Вместо привлече­ния "заблудших "раскольников" в лоно православной церкви миссионеру приходилось бороться со всерастущей сектантской пропагандой, особен­но после Указа о веротерпимости 1905 года. Если во второй половине XIX века миссионеры еще могли пресечь пропаганду "раскола" с помощью полицейского аппарата, то в начале XX века они лишились и этой возмож­ности. В результате итоги деятельности внутренней миссии были самые неутешительные. Из "раскола" в православие переходили единицы, и то, как правило, не по убеждению, а из своекорыстных побуждений.

В деятельности внешней миссии также просматривается значительное влияние государственных установок, которые носили имперский характер. Христианизация и русификация аборигенного населения считались делом первостепенной важности. На внешнюю миссию возлагались цивилизаторские задачи, исходя из убеждений превосходства православия и рус­ского образа жизни над "диким" бытом и суеверным язычеством "ино­родцев". Потребности и желания коренного населения традиционно в расчет не брались. Однако сложная международная обстановка на Даль­нем Востоке во второй половине XIX - начале XX веков и заинтересован­ность правительства в нейтральности "инородческого элемента" в случае военного конфликта побуждали проводить среди его миссионерскую де­ятельность исключительно мирными средствами. Наличие же на Даль­нем Востоке большого количества мигрантов из Китая и Кореи потребо­вало от правительства выработки четкой позиции по поводу их христиа­низации, а следовательно, и предоставления им русского подданства. Мис­сионерская деятельность среди корейцев была поддержана правитель­ством, так как было признано полезным закрепление корейских пересе­ленцев на Дальнем Востоке. Среди китайцев миссионерская деятельность велась номинально, в силу признания их неблагонадежным элементом на приграничных территориях.

Однако было бы неправильным сводить всю миссионерскую деятель­ность к выполнению государственных установок. Она имела свои кон­фессиональные истоки и определялась догмами христианского учения. Преодолевая многочисленные трудности, миссионеры пытались нести "инородцам" не только "свет христианской веры", но и содействовать распространению среди них просвещения и русского образа жизни. Являясь носителями имперского сознания, они искренне верили в свои цивилизаторские функции. В традиционных обществах насильственные христианизация и ассимиляция населения колонизируемых территорий обычно пагубно влияли на этнокультуру. В России православие и русский образ жизни распространялись в основном ненасильственными методами. В условиях капиталистического общества эти процессы объек­тивно приобретали прогрессивный характер. Нарушение традиционного хозяйства аборигенного населения в результате развивающегося капита­листического производства приводило к массовым голодовкам, эпиде­миям и в конечном итоге ставило под угрозу физическое существование этносов. Аборигенам приходилось приспосабливаться к новым услови­ям, чтобы выжить. Поэтому миссионеры, чаще других сталкиваясь с про­блемами "инородцев", пытались содействовать распространению в их среде новых производящих форм хозяйствования и инкорпорировать их в новую духовную среду.

Тем не менее значение миссионерства не было однозначным. В срав­нительно-историческом плане оно сыграло определенную прогрессив­ную роль, но было чревато угрозой ассимиляции или потери этнической самобытности. Хотя, несмотря на крещение большей части аборигенного населения, навязываемый православным духовенством образ мыслей с трудом усваивался "инородцами".

Опубликовано в Краеведческом бюллетене "Проблемы истории Сахалина, Курил и сопредельных территорий"  № 4 за 2000г