Глава III.

Октябрьская революция резко изменила положение Пра­вославной Церкви в России. Первыми декретами Советской власти о земле, о браке и семье была подорвана ее эконо­мическая основа и поколеблена роль в общественной жизни. 20 января (2 февраля) 1918 года Совет народных комиссаров РСФСР принял декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви. Тем самым Русская Православная Цер­ковь лишалась ряда чисто государственных функций в сфере образования, регистрации актов гражданского состояния своих приверженцев и т. п.

Но фактически с первых дней своего существован ия мо­лодая Советская республика пошла значительно дальше, установив жесткий контроль над Церковью. Подобная практи­ка начинается по сути сразу же после революции и в руках идеологизированного, атеистического государства становится одним из самых действенных средств для подавления, а затем и окончательного искоренения религии в нашей стране. Новая власть, руководствуясь идеями вульгализированного марксизма, провозглашенного «самой передовой теорией», всерьез рассчитывала покончить не только с православием, но и с религией вообще.

На дальневосточных окраинах России осуществление пер­вых антирелигиозных мероприятий началось сразу же после установления здесь Советской власти. В частности, 25 фев­раля 1918 года Дальневосточный краевой комитет Советов и Самоуправлений издал приказ об отделении школы от церк­ви и упразднении должности законоучителей в учебных за­ведениях края (1).

Скупые строки архивных документов говорят о том, что сахалинское духовенство, по всей видимости, отрицательно отнеслось к октябрьским событиям в Петрограде и приходу к власти большевиков. Наглядно это проявилось на 1-м съезде учителей Северного Сахалина, проходившем 9 августа 1918 года. В начале заседания председателем съезда был избран учитель И.В.Харитонов, назначенный Дальсовнаркомом просвещения о. Сахалин.

Когда председатель занял свое место, слово взял преподаватель Александровского высшего начального училища настоятель Покровской церкви Иоанн Яковлев. Он заявил, что поскольку Харитонов назначен на свою должность большеви­ками, то и весь съезд под его председательством будет носить большевистский характер, в таком съезде он, Яковлев, не может принимать участия. Поблагодарив учителей за признание за ним права решающего голоса, отец Иоанн покинул заседание (2).

28 августа Александровская городская дума приняла постановление об аресте и высылке «ставленника большевизма» И.В.Харитонова во Владивосток, ссылаясь на то, что назначен Дальневосточным краевым Советом народных комиссаров, «власть которых подавляющим большинством населения о. Сахалин не признана» (3).

Комиссариат народного просвещения прекратил свое су­ществование и поэтому на Северном Сахалине новая политика в отношении Церкви стала претворяться на практике значительно позднее, лишь после окончательного восстановления Советской власти в мае 1925 года. Так, например, на одном из первых заседаний Сахалинского ревкома, состоявшемся 2 июня 1925 года, вновь созданному отделу народного образования было предложено «провести в жизнь декрет Совнаркома об отделении школы от церкви» (4).

События гражданской войны, а затем пятилетняя японская оккупация Северного Сахалина не могли не отразиться на состоянии местных храмов. Судя по имеющимся документам, к 1925 году на Северном Сахалине существовало шесть православных церквей: в городе Александровске, рабочем поселке Дуэ, селах Рыковское, Дербинское, Корсаковка и Оноры. В селениях Абрамовка, Мало-Тымово и Воскресеновка имелись часовни. Сведения эти не совсем полные. К сожалению, нам не удалось выявить каких-либо материалов о церкви в селе Михайловка, построенной в 1893 году, а также о часовнях в Александровске и Дуэ.

В годы предшествовавшие первой мировой войне имелась еще одна церковь в Рыбновской волости, на самом северном побережье Сахалина, прилегающем к лиману Амура. В областном государственном архиве хранится метрическая книга этой церкви за 1912 год, но каких-либо сведений об ее дея­тельности в последующие годы также не обнаружено.

Кроме того в городе Александровске находился католи­ческий костел. Мусульманская мечеть в Александровске к этому времени давно прекратила свое существование. Еще в 1911 году ее приспособили под жилье, поскольку небольшая мусульманская община (всего 8 человек) не имела муллы и «материальной возможности содержать здание (5).

Взаимоотношения верующих с учреждениями новой вла­сти с самого начала складывались крайне своеобразно и непривычно для «политически отсталых» сахалинцев. Во-пер­вых, все церковные здания сразу же были объявлены «на­родным достоянием», и отныне их судьбу решали люди, не вбившие в них ни одного гвоздя. К тому же все они были, как правило приезжие. Во-вторых, всем верующим предло­жили обязательно зарегистрироваться. О таком на Сахалине сроду не слыхивали, а всевозможные переписи встречали с крайней настороженностью, ибо по горькому опыту знали: добра от этого не жди, жди лишь новых налогов и повинно­стей. В-третьих, отношение самой власти к Церкви и верую­щим было исполнено явной подозрительностью и плохо скры­ваемой враждебностью.

Поэтому все цифры о численности и составе верующих, имеющиеся в партийных и советских документах после 1925 года, едва ли можно признать вполне достоверными. Скры­вая своп убеждения и взгляды, люди просто затаились. К то­му же и самим чиновникам советского и партийного аппара­та, как мы увидим, было выгодно занижать эти данные в своих отчетах и официальных бумагах. Что же касается са­халинцев, то у них, помимо субъективного отношения к но­вому государственному строю, имелись и совершенно объек­тивные основания его смертельно бояться. Дело в том, что, несмотря на обособленность Северного Сахалина и японскую оккупацию, народная молва, японская и белая пресса навер­няка доносили до них известия о репрессиях большевиков в отношении духовенства и верующих.

Крепнущая система сталинизма имела к тому времени до­статочный опыт борьбы с «противниками материалистическо­го мировоззрения». Как известно, огромный резонанс в стра­не вызвали известия об убийстве киевского митрополита Владимира, тобольского епископа Гермогепа, расстреле петроградского митрополита Вениамина, гибели в Соловецких лагерях архиепископа воронежского Петра, об арестах, ссылках и расстрелах, без числа обрушившихся на священников и архиереев Русской Православной Церкви. Оскорбительная для верующих кампания вскрытия святых мощей сопровождалась закрытием многих церквей и монастырей. Уже в начале 20-х годов перестали существовать Спасо-Андрониевский, Ново-Спасский, Страстной и Чудов монастыри, Троице-Сергиева лавра, Оптина пустынь и сотни других отечественных святынь. Изъятие церковных ценностей началось в годы гражданской войны. В 1921 — 1922 годах масса их (вместе с ценностями Гохрана) пошла в уплату за хлеб для голодной и разрушенной страны. Потом конфискация церковного достояния стала нормой, твердой валютой (или ее источником) и торгово-финансовых операциях большевистского правительства. Тысячи тонн изделий из золота, платины, серебра пошли в плавильные печи. Горы драгоценных камней, жемчугов и самоцветов перекочевали из ризниц и алтарей в сейфы иностранных банков. Из церковного серебра во время денежной реформы 1921 года чеканили советские монеты. Церковь добровольно пожертвовала свои сокровища для спасения голодающих, но решительно воспротивилась насильственному изъятию исторических реликвий и православных святынь. За это некоторые церковные иерархи в 1922 году были расстреляны, а патриарх Тихон арестован (6).

События на Северном Сахалине в конце 20-х — начале30- х годов мало отличались от того, что происходило по всей стране. Руководствуясь директивами и указаниями ЦК ВКП(б), местные власти уже в те годы рассматривали Церковь и религиозные общины как потенциальное «гнездо контрреволюции». Яркий тому пример — договор, заключенный 15 июня 1925 года Рыковским районным ревкомом с гражданами села, на передачу им «в бессрочное и бесплатное пользование» здания церкви Казанской Божьей Матери. В нем содержится свыше десяти пунктов обязательств со стороны верующих, в основном, политического свойства. В том числе: не допускать «враждебных Советской власти и ее отдельным представителям» политических собраний, проповедей и речей, распространения антисоветских изданий и т.п. (7). Никаких обязательств со стороны властей по отношению к верующим в этом договоре не фиксировалось. И это не случайно, ибо сам договор «о бесплатном, бессрочном» пользо­вании храмом власти соблюдать не собирались. Это стало ясно спустя пять лет, когда на всем Северном Сахалине не осталось ни одной действующей церкви. Решениями местных исполкомов они были закрыты, а здания переданы «для уст­ройства в таковых культурных очагов».
Впрочем, первые попытки отнять церковные здания пред­принимались уже и в 1925 году. Например, летом в селе Онор «военные партийцы» (очевидно, пограничники) собрали жителей и предложили передать церковь под клуб. Несколько оторопев от такого напора, крестьяне растерялись и согласились. Нажим был настолько явным, что окружкому ВКП(б) пришлось срочно вмешаться и «эту ошибку поправить». В се­ле Воскресеновка крестьяне тоже «согласились» на предложение агитаторов из райцентра передать под клуб свою ча­совню, что и было сделано. Но, видимо, при этом многие воскресеновцы испытывали неловкость и пришлось часовню пе­ределывать. Заезжему начальству некоторые жители поясняли: «Без переделки неудобно идти в часовню как в клуб, ког­да переделают хорошо будет» (8).

В марте 1926 года часовня в селе Воскресеновка была закрыта, а все ее имущество, около десятка икон, писанных на холсте и по дереву, и другая утварь, приняты на хране­ние Дербинским церковным советом (9). То же самое про­изошло и с одной из старейших сахалинских церквей, цер­ковью Св.Николая в поселке Дуэ. В 1926 году профком здешнего рудника приспособил ее под шахтерский клуб, по­лучивший затем название клуб имени В.И.Ленина (10).

Еще проще власти решали судьбу храма, если он времен­но, по каким-то причинам, оказался «в бесхозном виде». Обычно это происходило в тех случаях, когда жители, отка­завшись от регистрации, не имели в селе своей православ­ной общины. Так было, в частности, в поселке Абрамовка Онорского сельсовета. Воспользовавшись этой ситуацией, 2 марта 1926 года Рыковский районный ревком решил: ча­совню в селе Абрамовка «во избежание расхищения про­дать с аукционного торга» (11).

Интересная характеристика «церковного дела» на Север­ном Сахалине содержится в докладе о работе Сахалинского бюро ВКП(б) за период с 15 июня 1925 по 1 января 1926 года. В докладе отмечалось: «На всем Сахалине два попа*.

__________________________________________________

* В это время в г. Александровске было два священнослужителя; священник Иоанн Стефаненко и диакон Ефим Зеленский.

________________________________________________

Один в городе (имеется в виду Александровск — А. К.) держится смирно, аполитично. Держит курс, но осторожно, на новую церковь». Дни октябрьской годовщины отметил празд­ничным звоном. Другой, в с. Рыковском, отчаянный пьяница, хулиган. Уважением каким-либо не пользуется, даже среди верующих, держат чтобы было кому служить*.

_________________________________________________

* По всей видимости, имеется в виду священник Рыковской церкви Александр (А. Н. Гневушев).

_________________________________________________

Например, Рыковский церковный староста говорил, прося сохранить в тайне: «Веру начинаю терять, во время службы в алтаре говорит про выпивку». Всего по Александровскому и Рыковскому району имеется 7 групп верующих с общим количеством 225 человек. Вообще, религиозные настроения слабы среди всех. Но у старых привычка, молодежь определено безразлична. Надо сказать, что в деревне есть случаи браков без попа. Сложнее обстоит дело в Рыбновском районе: там нет ни одной церкви, но много сектантов. За неизученность вопроса сказать об этом не представляется возможным (12).

Поскольку этот документ не предназначался для печати, кажется, нет оснований не доверять этой информации. Хотя отдельные акценты в нем явно смещены, особенно в оценке общей численности верующих (о причинах этого уже говорилось) и религиозных настроений вообще. Подтверждение тому весьма интересный и, самое главное, официальный документ — постановление Сахалинского окружного ревкома № 4 от 6 февраля 1926 года «О праздничных, особых и еженедельных днях отдыха». Праздничными днями объявлялись: 1 января — Новый год, 21 января — день смерти В.И.Ленина, 9 января — день «кровавого воскресенья» 1905 года, 12 марта — день низвержения самодержавия, 18 марта — день Парижской коммуны, 1 мая — день международной солидарности трудящихся, 7 ноября — годовщина Октябрьской революции.

Кроме того, на основании ст. 112 КЗОТ РСФСР, в постановлении предусматривалось 8 особых дней отдыха, каковыми на 1926 год являлись: 3 мая — второй день Пасхи, 15 мая — годовщина восстановления Советской власти на Северном Сахалине, 10 июня — Вознесение, 21 июня — Духов день, 29 июня — Петров день, 6 августа — Преображение, 1 октября — Покров, 25 декабря — Рождество (13).

То, что окружной ревком объявил календарные православные праздники выходными днями говорит само за себя. Вполне очевидно, что ради двух сотен верующих такое по­становление едва ли появилось бы. Но уже через два-три года подобный либерализм был отнесен к «пережиткам про­шлого», с которыми повелась яростная борьба.

Формирование советских учреждений на Северном Саха­лине внесло изменения в деятельность местного духовенства по части регистрации гражданских актов. В конце 1925 года при административном отделе ревкома образовалось бюро ЗАГС, которому передали из церковного архива метрические книги всех сахалинских церквей (14).

Надо сказать, что в 20-е годы Русская Православная Церковь переживала один из сложнейших периодов своей истории. Наметившаяся перемена ее политической ориента­ции в поддержку Советской власти широко обсуждалась в церковных кругах. Ожесточенная полемика вела к появле­нию различных течений и направлений. В 1922 году внутри Церкви возникли течения под названиями «Живая церковь», «Церковное обновление», «Древнеапостольская церковь» и другие. В 1923 году эти группировки объединились и провели свой так называемый «собор». Возникло движение обновлен­чества православия, направленное по существу на раскол Русской Православной Церкви.

В 1927 году местоблюститель патриаршего престола мит­рополит Сергий* опубликовал «Послание пастырям и паст­ве», призывая их «на деле показать, что верными гражданами Советского Союза, лояльными к Советской власти, могут быть не только равнодушные к православию люди, не толь­ко изменники ему, но и самые ревностные приверженцы его, для которых оно дорого как истина и жизнь, со всеми его догматами и преданиями со всем его каноническим и бого­служебным укладом» (15).

_______________________________________________

* Митрополит Сергий — в миру Старогорский Иван Николаевич (1867—1944), крупный деятель Православной Церкви. В 1943 г. собором русских иерархов был избран патриархом Московским и всея Руси. Следует отметить, что некоторые страницы его биографии также связа­ны с Дальним Востоком. В 1890—1893 гг., будучи иеромонахом, являлся членом православной миссии в Японии и служил священником на ко­рабле «Память Азова». В 1897—1899 гг. в сане архимандрита вторично находился в Японии в качестве помощника главы духовной миссии.

___________________________________________________

Но примирительная позиция православного духовенства не находила взаимности у все более укрепляющегося тота­литарного режима. В стране обрела невиданный размах кам­пания по разгрому Церкви. Многовековая история России не знала подобных прецедентов, ибо даже завоеватели из Зо­лотой Орды не запрещали богослужение в православных хра­мах. Развернувшаяся культурная революция, о которой мы знаем, в основном, по впечатляющим цифрам ликвидации не­грамотности, сопровождалась не менее впечатляющими мас­штабами уничтожения памятников истории и культуры, раз­граблением огромных материальных сокровищ церквей и мо­настырей.

На Дальнем Востоке РСФСР, как и по всей стране, волна за волной пошли яростные антирелигиозные кампании. Усиленно распространялись атеистические листовки, плакаты, лозунги, проводились специальные лекции, диспуты, устраивались вечера с демонстрацией химических опытов, кинофильмов, ставились спектакли, «живые» журналы и газеты, разоблачавшие церковные «чудеса» и пророчества.

По указаниям партийных и комсомольских организаций шло настойчивое внедрение в жизнь новых обрядов, созда­лись ячейки безбожников. Летом 1926 года агитпропотдел Далькрайкома ВКП(б) создал временный краевой Совет безбожников (16).

В организации антицерковной кампании Сахалин явно отставал от других регионов Дальнего Востока. Об этом шла речь на 1-й окружной конференции ВКП(б), состоявшейся в городе Александровске 3—8 октября 1928 года. Любопытно отметить, что ни в отчетном докладе окружного партийного бюро, ни в специальном докладе «Культурное строительство в округе» нет даже упоминания о деятельности православ­ных церквей и их духовенства. Речь шла только о различ­ных сектантских группах, «смыкающихся в городе и деревне с кулацким и вообще враждебным пролетариату элементом». Распространение сектантства на Сахалине тоже связывалось происками классовых врагов, то есть «наличием среди населения темного элемента — бывших людей: генералов, чиновников и прочей подобной публики» (17). Но фактически никакого различия между православными и сектантами партийные идеологи и власти не делали.

В резолюции конференции по вопросам культурного стро­ительства говорилось: «Констатируя наличие религиозных сект и их некоторое влияние на массы крестьянства, признать:

1. Антирелигиозную работу, как одну из важнейших от­раслей партийной работы и принять все меры к оживлению и расширению антирелигиозной пропаганды среди рабочих, крестьян и особенно среди женщин.
2. Принять меры к организации Союза безбожников, вовлекая в последний активное крестьянство, рабочих и особенно женщин.
3. Политико-просветительным учреждениям улучшить постановку антирелигиозной работы (18).

Поскольку церковь и верующие объявлялись классовым врагом, то важная роль «в борьбе на антирелигиозном фронте» отводилась карательным органам государства и прежде всего ОГПУ. Об этом не говорилось с партийных трибун и не освещалось публично в прессе. Однако имеющиеся архивные документы говорят о том, что ОГПУ осуществляло не только репрессивные акции против верующих, но и бдительно над­зирало за самими «безбожниками», направляя и контроли­руя их действия при помощи и поддержке партийного ап­парата.

В 1929—1930 годах, накануне «великого перелома» — сплошной коллективизации деревни, завершившейся уничтожением миллионов крестьян, по стране прокатилась не менее массовая кампания по закрытию церквей. Тысячи православ­ных храмов были разорены. Такая последовательность дея­ний «великого кормчего» едва ли была случайной. Не мино­вала эта кампания и Сахалин. На острове решения о закры­тии храмов принимались окрисполкомом с обязательной ссыл­кой на «требования трудящихся» или «пожелания самих ве­рующих».

22 декабря 1929 года окрисполком рассмотрел вопрос о передаче сельсовету часовни в Мало-Тымово. В принятом постановлении говорилось: «Принимая во внимание, что зда­ние часовни находилось неиспользованным в течение четырех лет (т.е. до 1925 года она все-таки действовала — А. К.) и до сего времени не было заявлений о желании со стороны верующих взять часовню для религиозных целей, и усматри­вая, что население селения Адо-Тымово единогласно поста­новило об использовании часовни под избу-читальню, — пе­редать здание часовни, в ведение сельсовета для использо­вания таковой под культурный очаг» (19).

В это же время Союз безбожников стал активно доби­ваться закрытия Покровской церкви в городе Александровске. В те дни газета «Советский Сахалин» писала: «25 декаб­ря на руднике Дуэ в клубе (кстати, тоже здание бывшей церкви Св. Николая — А. К.) был поставлен доклад «Рели­гия и новый быт». Доклад вызвал у собравшихся большой интерес и закончился митингом, на котором горняки единогласно присоединились к голосу трудящихся города и выне­сли резолюцию, в которой требуют снятия колоколов с алек­сандровской церкви и передачи их в фонд индустриализации страны, само же здание церкви передать под культурно-про­светительные нужды трудящихся города.

После митинга под звуки духового оркестра было организовано карнавальное шествие. С факелами рабочая масса совместно с комсомольцами и пионерами направилась к бе­регу моря, где происходило «сожжение богов» (20).
Судьба Покровской церкви, подлинного памятника дере­вянной архитектуры конца XIX века, была предрешена. 2 марта 1930 года президиум окрисполкома принял решение «об изъятии церкви [...] от групп верующих». По тону и со­держанию этот документ напоминает судебный приговор с перечислением «грехов» православных верующих перед мест­ной властью и даже перед самим Господом Богом. Правду от лжи отличить в нем весьма сложно, ибо чего в нем толь­ко нет. И подлог в списках верующих, и отказ от ремонта храма, и небрежное к нему отношение, и, наконец... намерение верующих сжечь церковь! Дело дошло якобы до того, что батюшка обратился с заявлением в окротдел ОГПУ о всех этих безобразиях и «просил назначить охрану здания». Но самым неотразимым аргументом в пользу закрытия церк­ви явилось, конечно же, «мнение» трудящихся. К примеру, 3 января 1930 года 1200 возмущенных жителей Александровска «устроили демонстрацию к зданию окрисполкома и потребовали немедленной передачи церкви и костела для устройства культурных очагов, мотивируя это тем, что в городе не имеется совершенно клуба, тогда как население го­рода в количестве 5000 человек крайне нуждается в клубе и библиотеке...».