II

В МАЕ 1910 ГОДА

Вторично пришлось мне побывать у русских на южном Са­халине гораздо раньше, чем сам я мог думать в прошлом году, прощаясь с земляками в д. Наяси. Дело в том, что в первых числах мая я снова отправился на остров Хоккайдо докончить обозрение тех церквей, коих не успел обозреть прошлой осенью. Опять я буду около гор. Отару... А от Отару так близ­ко и до Сахалина! И вспомнилась мне та великая духовная ра­дость, какую я принес русским «сиротам» на Сахалине в прош­лом году... И неодолимо влекло сердце еще раз съездить на Сахалин и еще раз порадовать русскую душу ссыльных.

Но и рассудок оправдывал мне эту поездку... В прошлом году краткие строки мои о сахалинцах в «Московских ведо­мостях» вызвали такую горячую редакционную статью... А от­зывчивые души стали даже жертвы присылать в «миссию, вспомнившую сахалинцев»... Не обязан ли я был нравственно пред сими жертвователями еще раз съездить к русским ссыльным? – А с другой стороны, - в июле-августе мне при­дется быть на Иркутском миссионерском съезде... И там могут заинтересоваться остатками нашего православия на южном Сахалине... А съезд - величина настолько почтенная, что не хотелось являться на него с впечатлениями только «прошло­годними». Нужно было пережить и видеть все вторично, что­бы при докладе чувствовать себя твердым.

А так как и сердце, и рассудок только «поддакивали» друг другу, то я и поехал, получив разрешение своего владыки-архиепископа. Но для сокращения путевых расходов наполовину, поехал на этот раз один, без спутника.

* * *

17-го мая. Я выехал из Отару на пароходе «Цуруга-мару». Небольшой, тонн в 700, грязненький пароход... Какою роскошью мне представились прошлогодние «Камикава-мару» и «Дайре-мару», когда я познакомился с сей посудиной. Совершает «Цуруга-мару» рейсы срочные, по восточному берегу Сахалина... И конечно, имея грузов всегда больше, чем пассажи­ра, он не особенно-то и заботится о сих последних!

По II кл. кроме меня едет еще какой-то японец. В III классе пассажиров много. Преобладают женщины и молодые, и средних лет. Распоряжается ими какая-то уж очень бойкая женщина... Что же бы это за компания, думаю я... Но вот эта бойкая женщина с помощником капитана заходит в нашу сто­ловую. Не удивила она меня своим табаком... Но этот звон­кий, деланный смех, с откидыванием головы на спину... Но это хлопанье руками по рукам и коленям соседа!.. Ах, - думаю, - вот ты кто! Идут к ней одна за другой, якобы по делу, девицы... Одни - с открытым лицом, другие – закрывают рот передником, третьи - даже нос почему-то прячут,.. Нет сомнения: в новоприобретенные владения высылаются передовые отряды населения, пересылается на южный Сахалин людской «товар».

На палубе - оживление среди служащих. А полчаса про­был я там, - и противно стало... Противно не среди гор зеле­ного луку, не среди тюков рогож и соломенных веревок (для рыбного груза), а среди той «развязавшейся» нравственно ко­манды, которая, вероятно, решила: «и стоит-ли одного стесняться». И я поспешил заключить себя в каюту.

Сергий-сан! Сергий-сан! Интересное явление», - кричит, вбегая в мою каюту, бой. Я поднялся на палубу... Оказывается, мы окружены дельфинами... Вот они в стороне идут стадом, - потемнело полосой море! А здесь одиночки, пары, тройки сопровождают... Вот изгибается в полудугу их зеленоватая спина: дельфин выпрыгивает из воды и затем «ныряет», но движение его тела и на двухсаженной глубине так прекрасно видно с палубы! Нет-нет, - и далеко отстанут они. Но потом опять сзади видны их прыжки... Всплески воды все ближе, и ближе... А вот наш «почтенный конвой» опять уже с нами!.

Долго я наблюдал жизнь этих созданий Божьих... Что влечет к нам, к пароходу, к опасности?.. Конечно, — жажда пищи! И неразумная тварь так разумно и «смело» ищет себе пищи.

А на палубе... увы... Разумные творения, испугавшись труда, торгуют собой... Хочется верить все же, — торгуют для получения «пищи», а не для развлечения… Как мы часто в своей пошлой жизни бываем ниже неразумных тварей!..

Пароход вышел из Отару в 3 часа дня. Было пасмурно... Не летел, а как бы «пылил» дождик... Погода ускорила сумерки... А вот и ночь — благодетельница, так помогающая коротать морские переходы!

* * *

18-го мая. В 6 часов утра прошли маяк «Вакканай». Вот его башня, которую с ее фонарем я усматривал в прошлом го­ду. За стеной виднеется дом, где я молился у чиновника мая­ка Григория Ивата, где потом кратко беседовал о Боге и Хрис­те для всех обитателей маяка... Заглохло ли посеянное слово Божие? Или, сохраняемое благодатью Божьею, мало-по-малу растет, корни дает; а может быть, есть и ростки уже...

Направляясь к северо-востоку, вошли в пролив Сооя. Гово­рят, всегда в нем покачивает. Но на этот раз нас качало весь­ма сильно. Пытался я писать что-нибудь. Но неожиданно вдруг как бы исчезает под тобой стул, куда-то вниз уплывает бумага... И ты прерываешь работу в недоумении... Полчаса напрасных попыток, — и я пошел поближе к машинному от­делению, на палубу, где качка не ощущается столь сильно.

В 10 ч. у., пересекши пролив, прошли мимо мыса Ниси - «Ноторо-Мисаки» (мисаки — мыс; у нас — Крильон).

Солидные кирпичные здания маяка говорят тебе, что они прежней, русской постройки... Случайно услышал я здесь, что на днях «Дайрей-мару», на котором я с таким удобством путешество­вал в прошлом году, во время тумана идя из Оотомари в Маука, несколько «взял вправо» и всем корпусом перескочил через гряду камней- Счастливо проскочив, он, однако, сейчас в доке исправляет помятое днище, и едва ли мне придется восполь­зоваться его услугами.
* * *

Пароход наш плетется по-черепашьи... Но все ближе и ближе берег, к которому направляешься. Фиолетовые краски заменяются постепенно зелеными. На зеленом поле начали выясняться подробности — ущелья, лес, кустарник... А вот уже успевшие как-то посереть, потускнеть так ярко блиставшие своей белизной здания бывшего Корсаковского поста, ныне Оотомари. Раздается свисток, а через 1/4 часа уже мы на якоре вдали от берега.

Что муравьи найденного червяка, сразу же окружили пароход и как бы присосались к нему многочисленные баржи. Вот здесь сбрасывают в лодку под почтовым флагом почту… Много тюков!.. И все, конечно, газеты!.. Ибо разве можно представить себе японский дом без газеты и свежих новос­тей?!. Вот почему во всякую минуту, от Сахалина до Формо­зы вся страна от верхов до низов ее населения знает, что она желает, - ибо дышит одним воздухом, питается одной пищей, по всем ее органам течет одна и та же кровь.. А когда нужно,- встает опять вся страна, как один человек... Вспомнить хотя бы 1904-5 годы! А достигнуто это с одной стороны образованием всеобщим, а с другой - дешевизной газет поразительной!.. Совершенно в другом конце выгружают в баржу рис, рогожи, веревки... Бережно укладывают старые комоды. А вот баржа и для нас, пассажиров... Показываются из «нутра» парохода невиданные, позеленевшие лица: сильно, вероятно, пострада­ли они в море...А вот и «они», несчастные женщины! Но как они изменились! В шелковых кимоно, в роскошных «оби» (поясах), с белыми лицами! С «белыми» больше, чем у европейцев! При этом белизна лица на шее постепенно принимает оттенок ши­рокого воротника, то розового, то голубоватого, то фиолетово­го... Ловко выкрасили снаружи «смердящий изнутри духовный гроб»... И жалко их... Но не одни «они» красятся! Большая часть женщин здесь при выходе «в свет», в парадных случаях красятся... И невольно улыбнулся я, вспомнив одну карикату­ру в японском журнале... Причесанная по всем правилам го­лова японки по плечи... Недостает ей чего-то... И вот около го­ловы масса «пожарных лестниц», а взобравшиеся на них маляры своими громадными кистями наводят «белизну» на эту голову.

Все высадились... Выгрузили сюда же наш багаж. Заскрипело заднее колесо, и управляющее лодкой, и дающее ход лод­ки, наподобие рыбьего хвоста... Полчаса езды... Заплачены 25 сен (коп.) - «хаскецин» плата за «хасике», за лодку... И мы уже на берегу, но не в Оотомари собственно, а в так называемом «Сакаи-маци».

Рвут друг у друга мой багаж «банто», приказчики гостиниц. Но я предложил им самим выбрать не самую роскошную, а са­мую тихую («сидзука-наядоя») гостиницу. Задумались они, посовещались... И я оказался в одной из ближайших гостиниц «Муц-кан». 3 часа дня уже миновало. Последний поезд в Тоехара (быв. Владимировка) уже ушел. И мне предстояло в «Муц-кан» непременно ночевать.

До обеда и наступления сумерек время еще есть. Можно и город посмотреть, - а в прошлом году я его видел мельком.

Пошел я ненадолго, а прогулял 2 часа. Широкая шоссиро­ванная улица (рис. 13), длина ее версты 2. По обе стороны улицы японские дома, вернее - магазины. Все, что в обыч­ном японском городе, то же и здесь: ничего нового, оригиналь­ного. Те же «гетая» (магазины «гета» - деревянной, японс­кой обуви; «я», прибавленное к названию предмета, дает по­нятие магазина, лавки, где им торгуют; напр., «Сакана+я» - «саканая» - рыбная торговля, лавка), то же «о-касия» с гос­тиницами на сумму в 1 1/2 рубля; неизбежные лавки с зеленью (из Японии) и всякими «соленьями»; вяленая и соленая ры­ба; парикмахерские, часто в избушках на курьих ножках, но с зеркалами... В белых кимоно, с белыми наносниками и наротниками стригут и бреют и лица, и головы положительно всей мужской половины Японии парикмахеры... Много им дела!.. Вот книжный магазин. Здесь — игрушки детские... Вот грохо­чет молот кузнеца... Обычная картина всякого японского го­рода.

Но необычно то, что так много домов пустых и заброшен­ных. Дома заколоченные досками... Выбитые стекла... Изор­ванные бумажные сеодзи (ширмы)... В другом месте — наве­шанные замки, покачнувшиеся столбы... Нередко увезенные уже сеодзи, амадо (дождевые ставни),татами (соломенные ма­ты)... Уныло лишь на столбах висит крыша!.. Но ветер свое дело делает, - и вот в ином месте столбы, потолок, крыша - все обрушилось в одну общую груду... На одной только главной улице (Ханчео) я видел до 120 сих развалин-домов! А такие же развалины и на боковых улицах…

Что это значит? - недоумевал я... Но случайно приставший ко мне японец-спутник все мне разъяснил. «Было до 1300 до­мов жилых. Но только теперь половина из них опустела!» - куда же делись? — «О-куни-е кафимасита» — возвратились в Японию, на родину... Не мог я не поверить сему японцу... Ведь «дом», по понятию японскому, это «квартира» (а не крыша!). Если под одной крышей - пять квартир, по-японски будет - «пять домов» (так получаются страшные цифры пожаров: в Оосака сгорело 15.000 домов, в Аомори - 7.000 с большим. Не домов, а квартир!) А в таком случае и виденные мною с 150 домов-крыш дадут 150X3 (а может быть и 150X5) - 450 или даже 750 пустых «домов»...

Словом — невеселая картина, картина запустения... Что случилось? А вероятно: новые владения, неведомые владения, неиспользованные русскими сокровища, северная Калифор­ния, новый Тайвань (Формоза), - так вообразили себе неко­торые предприимчивые победители. - А им еще вторили: ско­рее заселить, скорее утвердить, удивим мир «культурой» на бывшей пустыне... И размахнулась широко страна, кинула туда большую волну предпринимателей... Понастроили они города... Вот вырос из земли Оотомари...

Но чем жить? Рыбный промысел - с мая по сентябрь... Хлеб и овощи - плохи... О рисе и думать нечего... В недрах острова или мало, или ничего... А что есть, - то удел богачей... Лесные дачи? Поставка шпал?.. Но и это не дело мелких!..

Пришлось друг у друга покупать гета (обувь), каси (гос­тинцы), зелень, соленья, посуду... саке... Но стоило ли для сего ехать сюда? А наступившая зима заставила многих поторо­питься с отъездом... «Не стоило сюда ехать», многие - полагаю - со слезами, бросая понастроенные ими дома... И вот,- всюду пустые дома, разваливающиеся и развалившиеся дома!..

На склоне горы устроена большая начальная школа... без школы японское население немыслимо. Тем более - город, имеющий все же тысячи жителей!

Вот буддийская кумирня (тера)... Это «Хигаси-Хонгандзи» восточный Хонгандзи... Довольно скромное помещение... «Ами­да» рисованный: здесь статуй не признают.

А вот довольно изящное здание буддийской кумирни, с тремя башенками: это «Ниси-Хонгандзи», западный Хонгандзи… (рис. 14). Место для богомольцев в 72 татами (36 кв. саж.) золотом горящий «буцудань» (нечто вроде «божница», со статуей «буцу», т. е. будды...). Кроме главного, еще два боковых, т.ск. «придельных» «буцудана»... Впрочем, богатство секты «Монтосю» (или Хонгандзи), особенно его западной (Ниси) ветви - общеизвестны...

Зашел я к главному «бонзе» (боозу или осео-сан)... Но и он, несмотря на свои блестящие буцуданы, жалуется, что и их секта здесь не процветает... Бросая насиженные места, род­ство, связи, привычки, - японцы часто вместе с этим как бы освобождаются от связывающих их пут, цепей... Ни «свои» кумирни, с их праздниками; ни «свои» кладбища с неизбежны­ми буддийскими панихидами; ни родство с банзами; ни влия­ние консервативных дедов и бабушек, - ничто не связывает уж их... И вот «не процветает», - жалуется бонза...

Но где у них «не процветает», - почти всегда «процвета­ет» у нас, христиан... И кто знает, не будет ли успешна пропо­ведь Христова и среди японцев Сахалина так же, как она ус­пешна среди переселенцев Хоккайдо? И не ждут ли уже ее здесь? Ведь вот: прохожу мимо большого пустого дома... «Что здесь? — спрашиваю... «был клуб, да прекратился. А теперь, говорят, приедет от Николая учитель и откроет здесь пропо­ведь», - так мне уже толковал мой собеседник, не подозревав­ший, что и я ведь от Николая!..

* * *

Совершенно особняком стоят казармы местного гарнизо­на... (рис. 15). Среди зданий есть и безусловно хорошие: напр. почтовая контора... (рис. 16). Собственно, в Оотомари можно видеть и рубленные из бревен дома: это то, чего не успели сжечь русские... К 6 час. веч. я уже добрался в свой «Муц-кан»... Добрался никем не потревоженный... Лишь сотни сахалинских собак, несмотря на их видимую скромность, всегда тебе напоминали «бди»... Да возмущали часто твою душу эти «зазывания» ударами в стекла из многих домов... «Где я?... Неужели в каждом доме притон?» И быть может, в этом воп­росе не так много преувеличения?! Ведь сколько «их» вышло сегодня навстречу вновь прибывшему товару!!!

По возвращении в гостиницу пообедал. Что за «обедище» предложили мне! Мисосиро (кисловатый суп - щи), суп из камбалы со стручковым горохом, сырая рыба с морской капус­той, раки (омары) с зеленью, печеные рыбки со свежими огур­цами, раковины «хотате», жареная по-европейски рыба... Для «Сахалина» более, чем замечательно!

Прямо, против окон моей комнаты, по ту сторону долины, по склону горы видна большая русская деревня «Порандомари» (рис. 17). На крышах заплаты белые, красные, серые; то японцы уничтожили печи, посрывали трубы, заделав их отвер­стия железными листами и дранками.

* * *

Вечером пришел городовой... Кто я, откуда, куда направ­ляюсь, по какому маршруту буду путешествовать; что я про­поведую... Вот темы нашей более, чем часовой беседы. Что ему нужно было, - он записал в свою книжку. Моей же пропове­ди ему о Боге, о Христе и его учении он, кажется, совершенно не уразумел!.. По крайней мере, уже простившись, уже выйдя в коридор, - он снова возвратился ко мне, и видимо, собрав­шись с силами, вопросил: «а все же, сюкео Сергий и находя­щийся в Токео Дай-Сюкео Николай - «ками-сама», или нет (боги, или нет?). И был порадован моим категорическим заяв­лением, что мы решительно не боги, а такие же, как и он люди, - лишь верующие в истинного Бога...

Ушел городовой, - пришли юноши Акила Симода (слу­жит в пароходной конторе) и Сергий Исе (служит на теле­фонной станции), - их я через приказчика гостиницы вызвал к себе. Совершил для них краткий молебен, наставлял доброй жизни в этом городе разврата, одарил их образочками, крес­тиками. Добрые, честные, верующие юноши!.. Незаметно за разговорами и чаем летело время. Простились мы до утра, а я попросил себе постель.

19-е мая. Но плохо спалось ночью. С одной стороны, - в соседней комнате поместились очень беспокойные люди. Да и через улицу, в разукрашенном японскими фонарями большом доме, всю ночь раздавались дребезжащие звуки японского «сямисен», коим вторили визжащие какую-то песню женщи­ны, и гогочущие мужчины. Лишь пред рассветом кончилась эта оргия!.. Уж не дебют ли вчера прибывшей партии?..

В 7 час. 20 мин. утра я уже уехал в Тоехара (Владимиров-ку), провожаемый на станции Акилой Симода.

Поезд ходит в составе II и III кл. и нескольких товарные платформ. До Третьей Пади линия проходит исключительно берегом (рис. 18); а затем на полпути к Соловьевке, море ос­тается налево и позади, а линия направляется прямо на север, до Тоехара, по низменной равнине.

Принимая во внимание, что расстояние между Сакаемаад и Тоехара всего верст 36, - плата 1 ен 30 сен по II классу и 70 ен по III кл., безусловно высокая,

В сторону Сакаемаци почти все товарные поезда идут гру­женные лесом, и, главным образом, шпалами. 60 шпал на плат­форму, 10 платформ в поезде, - и 600 шпал поездом уже дос­тавлены... Целые штабели шпал занимают берег в Сакаемаци. А небольшой пароходик постоянно подвозит баржи с ними от берега к пароходу: шпалы идут для постройки железных до­рог в Корее. При мне пришел и начал погрузку шпал большой пароход «Модзи-мару».

Лесные заготовки – около ст. Хомутовка и г. Тоехара, главным образом, везут лиственницу.

Все берега и моря в 1-й, во 2-ой, в 3-й Пади заняты селед­ками. Ловится она здесь во множестве (рис. 19). Но ее, селед­ку, не солят японцы! Часть ее сушат на солнце, на мухах. Мас­су же варят, добывая рыбий жир (рис. 20). Вываренные же остатки сушат, или прессуют, или просто в кулях отправляют в Японию для удобрения «хатаке (сухих полей) и «та» (водя­ных, рисовых полей). Это - т. наз. «кас» (рис. 21).
На ст. Мицулевка Миша Любовицкий, полячок, опять про­дает хлеб. Их здесь - семья: отец, мать, 3 брата, 4 сестры. Имеют пашню, скот. Пекут к проходу поездов хлеб. Все като­лики. В прошлом году посетил их ксендз-француз. Но они все - неграмотны! Миша благоговейно принял благословение.

Говорят, что дековильку между Оотомари и Тоехара нынче перешьют в обычную линию типа японских железных до­рог; и железную дорогу протянут далее на север до селения Дубки (Найбуци), - земляные работы на этом последнем участке уже производятся.

Таким образом, железнодорожная паутина, начавшись на крайнем юге японского Сахалина, постепенно расширяется к северу. И никто не заметит, как сия паутина в самом скором времени дойдет до 50° сев. широты!

Выехав из Сакаемаци в 7 ч. 20 м. у., в 10 ч. я прибыл в г.Тоехара, где и остановился в гостинице «Хокунцукан». Стан­ция жел. дороги - уже на новом месте, в связи с перешитием и удлинением всей железнодорожной линии.

В г.ТОЕХАРА

Совершив в гостинице обычные обрядности, т. е. отдав свою визитную карточку и записав в «домовой» (гостиницы) книге: «кто, откуда, куда, когда», - я отправился сразу же в «Карафуточео» (главное управление Карафуто) за получением све­дений о количестве русских - православных на Сахалине и о селениях, где они еще остались. Если бы встретились мне в получении сих сведений затруднения, намеревался побывать у «чеокан» (у губернатора).

И главное управление островом, и дом губернатора, и дом начальника гарнизона - деревянные, хорошие здания; краси­во серое здание почты. И вообще в городе много домов «евро­пейской» постройки, с окнами, с трубами печей. Город распла­нирован красиво, улицы вытянуты прямо, улицы широкие. Для выдержания плана не останавливались ни перед чем! Так, на месте задуманного и разбиваемого города оказалось остав­ленное русскими кладбище: все гробы вырыли и с костями и трупами их сожгли. И теперь - от бывшего кладбища и сле­да нет!

Жилые участки - благоустроены. Но масса участков лишь намечены вырытыми вдоль улиц канавами. На них, вместо жилья, лишь ямы и рядом груды добываемого щебня.

Дороги - ненаезженные. Движения на улицах нет. Слу­чайно прошедшая девочка - что тень, одна куда-то задумчи­во бредет... Но - «оодоори», главная улица (рис. 22) много оживленней!

Пришел в «Карафуточео». Приняли предупредительно и провели к какому-то большому чиновнику, который, выслушав мою просьбу, откровенно заявил, что кто из русских, и где сей­час находится, - они и сами с достоверностью не знают, ибо последние их сведения - относятся к 40 году меидзи (1907 г.)... Но перепись «русских», по их местожительству в 40-м году - есть, и ее он предложил мне для соответствующих выписок.

Однако, сделать выписки оказалось не так легко: перепи­саны не только русские по рождению, но все русские поддан­ные: здесь и русские, и польские, и грузинские, и немецкие, и татарские имена!!. А кто из них «православный» - сведений совершенно нет, ибо нет и графы о вероисповедании!.. Пришлось по фамилиям и именам догадываться: «вероятно, рус­ский, вероятно, православный»... И кроме рассеянных по раз­ным местам острова одиночек, я выписал было цельными семь­ями оставшихся русских в Ново-Александровске, в Магунго-тан, в Сикка..., - в селениях по восточному берегу... Но одни из русских, Федоровский, дал мне о сих русских более точные сведения: «Мартын - католик; эти - возвратились «на мате­рик; этот - бродяжничает.,.. А «Павел Дымский» — лишь назвался так «по бродяжничеству», есть же он - еврей чистой крови Розенберг»... - Но, может быть, он православный? Bеры он какой? - спрашиваю я. «Веры? - Смотря по обстоятельствам; но, конечно, на самом деле никакой»...

Но все же отдельные лица оказались и в Магунготане, и в Сикка, и в д.Елани, в д.Романовского, в д.Муравьевском, в д.Малое Такое; конечно, в прошлогодних местах...

Надо бы их посетить, но они так разбросаны, а вос­точная пароходная линия так бедна срочными рейсами (вмес­то 9 рейсов по западному берегу, здесь лишь 3 рейса!), что на посещение всех христиан мало было бы и месяца! Нет, - осо­бого иерея для православных сюда нужно просить!

* * *

Окончив свое дело в Карафуточео, сходил я в большую Владимировку, а ныне часть г. Тоехара (рис. 23). До 40-50 домов бревенчатой русской постройки; есть и хижины в 2 окна, но есть и большие, на две избы, дома в 6 окон. Наличники, под окнами березки, все это так напоминает русскую деревню! Но... трубы и здесь разрушены, тоже - и печи; для перенос­ных же печей - железные рукава выведены в сделанные в простенках отверстия. Надворные постройки - всюду одно разрушение!

А вот и бывшая Церковь! Имеет форму креста, вышина сруба 17 венцов. Крыта тесом, есть обитый железом шпиль, не снят еще и крест. Покосилась на юго-восточный угол; но да­леко еще не сгнила. Из бывшего алтаря и из южного окна - железные трубы. Сейчас в ней живут «писаришки», - объяс­нил мне Федоровский.

При церкви - сколоченный из досок шатер. В нем есть какие-то два ящика. Может быть - и с церковными вещами, хотя большая часть их принята консулом из Хакодате. Валяются металлические свечи, есть поломанная гробница плаща­ницы. Разбросанные книжки, среди коих немало «Бросьте ку­рить».

Тут же примитивная бывшая звонница; но колоколов уже нет. Один из них, пудов в 15, висит на «хиноми» (пожаркой вышке) в д. Хомутовка; на колоколе видна надпись «Вал­дай»... Другой, пуда 2, то же на «хиноми» в д. Соловьевка... - Да! Грустно-грустно стало на сердце, когда я посмотрел на сие «разорение» и домов русских, и дома Божьего... И неуже­ли так и не очистится от мерзости запустения дом молитвы?.. А ведь как было бы удобно именно в нем совершать молитвы во время посещения русских, будут ли то впоследствии мои посещения, или - посещения другого иерея...

* * *

Из русских нашел одного лишь Ипполита Федоровского, да больную, с отнятыми ногами, Анну Богданову. К вечеру, впрочем, пришли еще - Дмитрий Кутузов и Никонор Щер­баков, последний из д. Малое Такое...

Федоровский пьян не был, но и трезв не был; Кутузов, по определению Федоровского, был в «настроении», т. е. тоже полу-пьян, полу-трезв. Щербаков - трезв; но и он, как и пер­вые двое, в каторгу попал «из-за вина»... Сколько зла причи­нило, и причиняет это «вино» русскому люду, - кто изочтет! Гибнут души людей русских, гибнет здоровье, разрушаются семьи, доходит до нищеты страна... А мы все пьем и пьем с од­ной стороны; предлагаем и предлагаем - с другой... И кто грешнее пред Богом, пред страной, пред своею совестью: - пьющие ли, часто слабовольные, еще чаще безграмотные; или предлагающие сознательно вредоносное зелье?..

Нет! Не «попечительства» разные; не меры борьбы с пьян­ством, самые энергичные; не словесные убеждения, - ничто не удержит «слабую волю»... Удержит же ее одно: отсутствие абсолютное вина... Но для сего от нашего государственного бюджета не должно нисколько «пахнуть вином»... И неуже­ли сохранить в кармане народа 700 миллионов страшнее для государственного хозяйства, чем заставить народ пропить 700 миллионов?!.

Жалкий народ - эти слабовольные пьяницы!.. «Ваше пре­освященство! И этот домик был мой, и этот - был мой...», - говорит мне Федоровский, из бывших дьячков... - «А теперь?» - «А... все пропил! Постройки - пропил... Денег тысчонки 4 было: пропил... Лошади были, скота много было: пропил... Как схоронил свою покойницу, - каждый день пью, кажется», - плачет, но повествует Федоровский...

А мы, зная таких, будем проектировать: цену на бутылку поднять, по мелочам не продавать, на этикетках череп изобра­жать?.. Нет, - если совершенно производство водки воспре­тить, перестанет пьянствовать Россия... И чем скорее, - тем лучше: ведь и Китай уже воспретил и бросает употребление опиума!

* * *

Посетил я семью японских христиан: Накао Иоана и Зою... До слез были обрадованы моим приходом!

В их доме вечером и устроили молитвенное собрание. Же­лая доставить радость русским, я спел Пасхальную утреню. Федоровский уже совершенно трезвый, все время стоял на ко­ленях и молился, плача: «истинная Пасха для меня! Ну, а завтра и умирать готов! Только бы Господь укрепил меня не пить»... И широкий крест сказал мне, сколько доброго чувства было сейчас в его душе!

Прочитал молитвы пред исповедью, канон покояний. А ис­поведь отложил до завтра, в надежде еще более трезвого нас­троения.

Уже поздно вечером, в доме татарина Садыка Гафорова, я посетил лежавшую в постели Анну Богданову и отслужил за ее здоровье молебен Божией Матери. Завтра же здесь испове­дую всех и.кого можно будет приобщу. Да и водосвятие совер­шу: просит освятить дом не только Анна Богданова, но и Садык Гафоров: «Бог-то один», - говорит он.

Поздно вечером возвратился я в «Хохуицукан», где меня «с интересом» распрашивал «банто», где я был, с кем виделся, что делал и т. д. Удовлетворил полностью столь неожиданное любопытство.

* * *

20-го мая. Рано утром у Садыка Гафорова собрались все русские. Я всех исповедал и совершил утреню и обедницу, всех приобщил Св.Христовах Тайн. В 8 ^lh ч. утра я уже окончил все свои дела в Тоехара и, собрав вещи, решил отпра­виться до д. Хомутовки на телеге («бася»), ибо по пути, в 6 верстах от Тоехара в д. Елани, есть русский Николай Зеленов.

Попросил в гостинице нанять мне «бася», но после перего­воров по телефону с кем-то, мне ответили: «дорога худая, а поэтому бася нет». - Что дорога до Хомутовки не худая, я сам видел: ведь она все время проходит мимо железнодорож­ной линии... И я начал тревожиться: «почему бы не было ба­ся!».

Приходит проститься Зоя Накао. Я ей говорю, что не могу получить бася... «Неправда! бася есть. Мои знакомые и дают-то экипажи. Сейчас устрою»... - Побежала к телефону, гово­рила с несколькими местами, то соединяя, то разъединяя. С полчаса я ждал. И дождался! Возвращается она, совершенно потерявшаяся, боясь смотреть в глаза, говорит: «дорога ху­дая, а потому бася нет». - Плохо дело, думаю: кем-то не при­казано давать. - «В таком случае найдите мне «аннаи», путе­водителя, который проводил бы меня через д. Елани до ст. Хомутовки, да и багаж бы помог нести!»... Пошли. Искали или нет, не знаю, но ответили: «теперь рабочая пора, и свободных людей-то нет»... Ответ был настолько лживо-деланный, что я решил «действовать»: попросил счет, расплатился, вызвал Ип­полита Федоровского и, дав ему один саквояж, а сам, взяв чемоданчик, простился с хозяивами гостиницы... «Вы бы по­дождали поезда», - в десятый раз советуют растерявшиеся от неожиданности хозяева «Хокунцукан».

Итак, я пошел с Федоровским. И вопреки, несомненно, чьему-то желанию, ибо и дорога оказалась прекрасной, и эки­пажи встречались. Жарко было. Да и небольшой багаж обоим нам постепенно стал казаться большим. Но путь сокращался разговорами: Ипполит Иванович рассказывал разные эпизо­ды из истории завоевания Сахалина японцами и их первона­чального «военного» хозяйничания на острове. 1 1/4 ходу - и мы в д. Елани. Николай Зеленов был в тайге; но возвратил­ся сразу же по лаю собаки. А встретила нас маленькая Маня Козловская (хозяева Езед и Ядвига были в отлучке; у них Зе­ленов служит работником). Для Зеленова отслужили моле­бен Св. Николаю. Напились молока, закусили черным хлебом и пошли далее до ст. Хомутовки.

Козловские, поляки, имеют землю и скот; и живут исправно... «Почему же они-то богатеют, а не беднеют», спрашиваю я... - «А потому, отвечает спутник, что Езед во время войны не только был полезен, но был, наоборот, нам, русским, вре­ден: всегда шел де впереди японцев, указывая им местонахож­дение дружин и все тропы»... Грустное, но многопоучительное для нашей дальневосточной земельной политики сообщение!..

Через час мы были уже в Хомутовке, у станции... Встреча­ет нас жандарм: «Вы были в Елани?» - «Да». «Вы были у Козловских?» - «Да, в доме Козловских; но не у них, а у Зеленова». - «Теперь поедете куда?» - «Я в Третью Падь...» Честь под козырек.., Да: что значит «телефон»! Все-то всюду знают, где я и что я...

Время до поезда есть... Пошли с Федоровским на кладби­ще, где в числе прочих есть и его «покойница», жена Розалия. Кладбище заросло травою. Но крестов много, есть и очень да­же большие! Я отслужил литию, во время которой Федоровский плакал на могиле своего «ангела-хранителя»: жива была - берегла меня; не стало ее, - все пропил»... Жалко смотреть на эти горькие-горькие слезы: много горя сказывалось ими!..

Во время литии подошел какой-то японец... «Го-куро деси-та» («проявили почтенную заботу»! Проще: благодарю вас»),

- говорит он, язычник, мне. А потом дополняет: «Как видите, забор рушится и кладбище не в должном порядке. А души предков нужно чтить. Поэтому я уже однажды просил в дере­венском управлении починить забор»...

Меня тронула и эта благодарность за молитву на забы­тых могилах; и эта трогательная забота о сохранности клад­бища... Но все же... неужели же и о наших кладбищах будут заботиться лишь японцы-язычники? А мы-то что же? Ведь есть же русские на острове? И разве не может быть при них иеромонаха, который бы и соблюдал всюду среди русских остатки веры и церковности?..